Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

В силу многократно отмечавшейся в научной литературе сложности повествовательной техники романа, фантасмагорический сюжет первой части крайне сложно реконструировать. «Производственная» фабула сводится к тому, что молодой программист Имре получает два задания: ловить мух («Товарищ Пек тычет пальцем в сторону хомячков так, чтобы они этого не заметили; еще обидятся. К ним мухи слетаются, шепчет он. Имре кивает, з-з-з, кивает. Ты не мог бы их отловить. Молодой человек сдержанно отвечает. Это задание не касается непосредственно моей специальности. Нет, широкоэкранно отвечает Грегори Пек и начинает перекладывать папки» (с. 53))[797] и подготовить некое исследование, которое, как считает Имре, и так готово («Тебе будет поручена краткосрочная исследовательская работа, положим, на два года. По ее завершении вы устроите презентацию исследования. Какое исследование. Не валяй дурака. Ну, это исследование. Да ведь оно готово! Готово, готово. Ерунда. Этот мне юношеский максимализм, готово. Поднажмем, ребята! Положа руку на сердце: разве нельзя внести в это исследование коррективы?» (с. 49). В первой части перед нами проходит вереница весьма странных персонажей (среди них, например, экономист по прозвищу Мерилин Монро, два хомячка – Джакомо и Беверли, которые грызут салат на дне кастрюли и одновременно служат экономическими советниками при директоре, некая крановщица Таня – полуфантастический персонаж, буквально сошедший со страниц советской производственной литературы, и т. п.), мы даже до некоторой степени можем проследить отношения между ними, но эти отношения не только не имеют «производственный характер», но и как будто бы лишены сюжетной логики (скажем, в гл. 7 Имре внезапно влюбляется в молодую коллегу Янку Дороги, но этот столь ярко представленный сюжетный поворот далее в романе никак себя не проявляет). Мы наблюдаем серию ярких эпизодов («бой» на производственном совещании, безуспешная ловля почтового голубя, банкет и др.), о причинно-следственной связи между которыми можем только догадываться. Очевидно, однако, что жанровая атрибуция, служащая одновременно названием произведения, иронична, так как сотрудники института, скорее, имитируют работу.

Вторая часть представляет собой своеобразный коллаж из полноценных рассказов, фрагментов историй и даже просто отдельных реплик, которые складываются в несколько сюжетно-тематических линий: отношения в семье Эстерхази, где стоит выделить корпус мемуарных нарративов о детстве автора, изображение отношений с родителями и другими старшими родственниками, а также истории, связанные с взаимоотношениями с женой – «мадам Гитти»; большое место занимает «футбольный сюжет»: выступление автора за футбольную команду третьей лиги, отношения в команде, история побед и поражений. Примечательно, что и в этой части почти нигде не рассказывается о создании собственно романа, мы не видим «мастера» пишущим или думающим о своем произведении[798]. Если первая часть продолжает уже устоявшуюся к середине 1970-х годов линию сатирического (и шире – критического) изображения труда в условиях кадаровского «гуляш-коммунизма», то вторая часть рисует главным образом и почти исключительно повседневные заботы писателя, не лишенные, впрочем, и «производственного» измерения: «мастер» готовит еду, чинит машину, воспитывает ребенка и даже участвует в строительстве новой раздевалки для своей команды, так как старые помещения были снесены, а на строительство новых у предприятия, которому принадлежал клуб, денег не нашлось. В противоположность тем сюжетным ожиданиям, которые формирует название романа, труд «мастера» (в том числе и литературный) есть в первую очередь труд проживания повседневной жизни[799].

Контраст между первой частью и изображением быта «мастера» во второй имеет и определенное автобиографическое измерение: проработав несколько лет в институте, Эстерхази в 1978 году уволился и стал зарабатывать литературой. Таким образом, две части романа изображают два этапа жизни самого писателя и как бы намекают на историю его личного освобождения: если первая часть рисует фантасмагорическую картину бессмысленной бумажной волокиты и не имеющих никакого не только производственного, но и чисто психологического измерения отношений, то наполненные обаянием и искренностью «Записки Э.» воспринимаются как изображение подлинной жизни.