Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

Выражение «русские стихи» было введено в научный оборот в связи с поэтикой умершего в 1995 году венгерского поэта Иштвана Бака[815]. Однако за последние годы использование этого термина значительно расширилось по мере того, как исследователи стали обращать внимание на сходные черты в творчестве современных венгероязычных поэтов Трансильвании[816]. Поэтическая стратегия, мобилизующая русский культурный код и вовлекающая в поэтическую ролевую игру русских или кажущихся русскими персонажей, присутствует в произведениях венгероязычных поэтов, а именно в творчестве Чабы Ласлофи (1939–2015), Ласло Кирая (род. 1943), Ласло Богдана (1948–2020) и Андраша Ференца Ковача (род. 1959). Используемое в литературоведении с 70-х годов условное название этой группы авторов восходит к названию издававшейся в Румынии книжной серии “Forrás” («Родник»), в которой с конца 1960-х и в течение 1970-х годов публиковались перечисленные выше авторы. Первый сборник стихов Чабы Ласлофи “Aranyeső” («Золотой дождь») появляется в серии “Forrás” в 1964 году. В той же серии в 1967 году выходит и первый самостоятельный сборник Ласло Кирая под заглавием “Vadásztánc” («Охотничий танец»)[817]. Изданный в серии “Forrás” сборник Ласло Богдана “Matiné” («Утренник») появляется в 1972 году. Андраш Ференц Ковач публикует свои стихи и художественные переводы начиная с 1978 года, но его первый сборник стихов “Tengerész Henrik intelmei” («Наставления Генриха Мореплавателя») датируется 1984 годом[818]. Общий исторический опыт, объединяющий этих трансильванских авторов, связан с травматическими событиями, происходившими в Румынии в период правления Чаушеску и оказавшими большое влияние на культурное самосознание венгерского меньшинства.

Мы сфокусируемся на использовании этими поэтами в качестве лирического героя, или, скорее, «авторской маски», фиктивных персонажей, наделяемых русскими чертами – русским именем (как правило, отсылающим к текстам русской литературы) или приводимыми в паратексте обстоятельствами биографии. Нас интересует вопрос о том, как связаны эти авторские маски с точки зрения их поколенческой атрибуции (в случае персонажей-мистификаций мы, естественно, подразумеваем их фиктивные биографические данные), а также как проявляющийся посредством использования таких масок интертекстуальный диалог выявляет духовную связь двух поколений: поколения воссоздающего и поколения воссоздаваемого – ту идеологическую и поэтическую близость, которая побуждает круг трансильванских поэтов искать связи со значительно более ранней эпохой истории русской литературы. В методологическом плане мы попытаемся ответить на эти вопросы путем выявления в лирических текстах явных и скрытых интертекстов, а также изучения мотивных параллелей, образующих единую тематическую сеть «русских стихов» трансильванских поэтов. В нашем анализе мы в первую очередь фокусируемся на поэтической игре с русскими масками, которую ведут на страницах своих стихов Ласло Кирай и Андраш Ференц Ковач.

Пристальный анализ использования русских авторских масок в поэтических сборниках интересующих нас авторов показывает, что в одних случаях маска, наделенная русскими чертами, встречается лишь в отдельных стихотворениях сборника, тогда как в других случаях такая маска подчиняет себе все произведения сборника. Подобно стихам Иштвана Бака, использовавшего форму перевода-мистификации, стихи Ласло Кирая также нередко строятся по этому принципу, причем в пределах одного сборника могут встречаться как стихи «под русской маской», так и стихи «без маски». Придуманный Ласло Кираем русский (судя по звучанию фамилии) фиктивный персонаж А. Незванов[819] появляется в поэтических произведениях автора начиная с 1970-х годов. Образ А. Незванова, «увиденного во сне поэта», персонажа-мистификации, впервые встречается в отдельном цикле стихов сборника “Amikor pipacsok voltatok” («Когда вы были маками», 1982), после чего стихи под маской Незванова, по сути, входят в каждый изданный Кираем лирический сборник. Все стихи «незвановского цикла» обнаруживают определенное тематическое единство, позволяя реконструировать жизненный и творческий путь фикционального поэта, в котором легко угадывается фигура художника, живущего в условиях советской диктатуры. Большая часть стихов строится вокруг мотивов ощущения чуждости, экзистенциальной угрозы, бездомности (либо поиска дома) и странствия, которые, как мы увидим, будут повторяться и в более поздних «русских стихах».

Ласло Кирай[820]