Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

Безусловно, мы учитывали то обстоятельство, что травелог трансформируется с течением времени: «В XV–XVI вв. путевые рассказы обычно передают точные географические и этнографические реалии. Только в конце первой половины XVII века путевые записки становятся литературным жанром»[878], а век XIX уже по праву считается «золотым веком» травелога. В XX веке «травелоги принадлежат в первую очередь так называемой литературе „эпической“, то есть длинному разножанровому повествованию: они рассказывают о приключениях, чередующихся с впечатлениями и размышлениями»[879]. В XXI веке «основной жанрообразующей чертой травелога… является стремление к достоверному изображению „чужого“ мира, пропущенного через восприятие путешественника»[880]. Именно последнее и стремится донести до читателя К. Варга. Важной составляющей современного травелога является рефлексия пишущего – так считает О. В. Мамуркина[881]. Причем, путешествие может быть не только физическое, но и метафизическое.

Книга К. Варги отражает динамические процессы жанра травелога. Автор приближает к читателю сюжетную реальность упоминанием существующих локаций, например городов – Будапешт, Шопрон, Эгер, названий улиц – Клаузал, Ретек, Пожонъи, площадей – Лехел, Сечепи, Бошняк, кафе – Кулач, Хоргастанья, Ланцхид, замков – Будайский замок, Турулвар, Шиклош и пр., а также знакомит читателя с различными периодами истории Венгрии. При этом часть из них соотносится с личной историей рассказчика (в детстве, в лицее, когда мой отец умер, десять с лишним лет назад, сегодня, нынче, и по сей день), а другие события произошли до его рождения. К. Варга не только описывает историю страны с точки зрения обывателя, но и знакомит читателя с наиболее значимыми периодами различных политических режимов. Например, много внимания он уделяет «гуляш-коммунизму» – «кадаризму» 1960-1980-х годов, сопровождавшемуся отказом от централизованного планирования и передачей права на составление планов предприятиям. Концепт гуляша, использованный автором для названия книги, а также описание одного из самых значимых для истории XX века режимов в Венгрии указывают на намеренное соединение жанровых признаков кулинарной книги и путевых записок в рассматриваемом сборнике.

Маркеров польского в тексте не так много, около 40 слов и словосочетаний (бигос, злотый, шляхетский). При этом основной объем обнаруженных нами польских элементов составляют имена собственные (Владислав Хасёр, Речь Посполита, Франтишек Мащлюшчак). Как замечает О. Васильева, обычно «собственные имена… носят случайный характер. Они называют предмет, но не описывают его»[882]. Здесь же имена собственные выступают маркерами иной культуры, отправной точкой для описания венгерских реалий.

Представляется, что эта книга написана для поляков, воспитанных в традиции пословицы “Polak, W^gier – dwa bratanki, i do szabii, i do szklanki, oba zuchy, oba zwawi, niech im Pan Bog blogoslawi”[883]. Адресат у К. Варги определяется многочисленными высказываниями, связывающими венгерское и польское: бутылки для венгерской «Турул-колы» сравниваются с польскими из-под «бормотухи»; Матьяш Ракоши, сам себя называвший «лучшим учеником Сталина», – с Болеславом Берутом; «Маммут» – с варшавской торговой галереей «Мокотов»; еврейский квартал Будапешта – с краковским Казимежем; Седьмой квартал Будапешта – с Кабатами; Мишкольц – с Лодзью; Казинцбарцик[884] – с варшавскими Стегнами; форинты – со злотыми; Эгер – с сектором общественного питания варшавского Стадиона Десятилетия. Будапешт сравнивается с Варшавой, так как оба города являются столицами; в части про Луизу Блаху упоминается Хелена Моджеевска, потому что обе были выдающимися артистками; Ярочин сопоставляется с прославленным рок-фестивалем «Сигет», поскольку их влияние на музыкальных фанатов общеизвестно. Более того, К. Варга сопоставляет даже то, что соотнести довольно сложно, например: