Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

Служитель слова, не без оснований претендовавший на роль «учителя в школе для взрослых» и всю свою биографию воспринимавший как экзамен – на идейность и готовность к самопожертвованию, на справедливость и способность различать добро и зло, в пору своего нахождения на фронте сурово судивший других, теперь, когда изживание оттепельных надежд перерастало в расставание вообще с историческим оптимизмом, он совестливо спрашивает с себя за искреннюю причастность к «может быть, спасительной, но лжи, / может быть, пользительной, но лжи»:

И если в прах рассыпалась скала,
И бездна разверзается, немая,
И ежели ошибочка была —
Вину и на себя я принимаю (т. 1, с. 182).

Он, как сформулировано А. Симоновым, «испытывал муки совести там, где остальные себя давно и безнадежно простили»[264]. Обернувшееся затяжной депрессией, перешедшей в душевный недуг, тягостное молчание, когда поэт не только перестал писать, но и практически прекратил контакты с окружающими, длилось до кончины поэта в 1986 году. Знавшая его Юлия Друнина (1925–1991) написала об этом девятилетии:

Сам себя присудил к забвенью,
Стиснул зубы и замолчал,
Самый сильный из поколенья
Гуманистов-однополчан.

Однако читатели о самоизоляции, на которую осудил себя поэт, могли и не догадываться, поскольку подборки ранее не печатавшихся его стихов мелькали в периодике и выходили очередные книги – «Продленный полдень» (1975), «Неоконченные споры» (1978), «Сроки» (1984). Причем интенсивность публикаций того, что прежде не прошло в печать, после кончины поэта даже усилилась[265]. Последний парадокс этой творческой судьбы в том и видится, что в полный голос поэт Слуцкий зазвучал, когда перестал писать, говорить, а потом и жить.

Рядом с фамилиями каждого из поэтов, чьи стихи здесь процитированы, значатся две даты – рождения и ухода. Кто погиб на поле боя, кто подчинился непререкаемому императиву природы. Их жизнь длится теперь в их строчках, подтверждающих надежду поэта:

Может, это и не годится
и в распыл пойдет,
и в разлом.
Может, это еще пригодится
в двадцать первом и в двадцать втором (т. 3, с. 347).

Глава 6 Диалог поколений: «сложные вопросы истории» в интервью Даниила Гранина

Несмотря на активное общественное (заметим – усилившееся в последние два десятилетия) и профессиональное внимание к творческому наследию Д. А. Гранина, следует констатировать, что рамки изучения и анализа его творчества, как у литературоведов, так и у историков, ограничены преимущественно военной и социальной прозой, сюжетами которой являются события XX века, а также произведениями, посвященными более ранним историческим периодам. Публицистическое же наследие Гранина, увы, остается в тени – несмотря на то, что в постсоветское время, особенно в последние полтора десятилетия, медиа-востребованность писателя была колоссальной. Причем, Гранин воспринимался значительной частью российского общества (и политической элитой) не только как «свидетель времени», но и как его нравственный камертон. Попытаемся наметить некоторые направления исследования этой, весьма заметной страницы профессиональной биографии Даниила Гранина. Интервью в данном случае – способ выявить, вербализовать не только личные черты Гранина как писателя и человека, но и его идентичность поколенческую. Представляется, что именно диалоговая публицистика является принципиально важным материалом для анализа, позволяющим вскрыть мировоззренческие «доминанты» писателя и гражданина, их трансформации и, что существенно, – увидеть авторефлексию писателя. Даниил Гранин сознательно и последовательно противостоял тому, чтобы из него делали «икону», пророка или марионетку-символ. В интервью, анализируемых в данной главе, есть несколько сюжетов, раскрывающих как отношение Гранина к историческим событиям, современной политике, в том числе – «политике памяти», «сложным вопросам истории», так и его рефлексию на собственное профессиональное и личностное становление. Эти интервью и публичные выступления опубликованы в СМИ разной направленности: как в официальногосударственных, так и в независимых.

Писателя всегда интересовала тема поиска в жизни человека – изобретателя, ученого, энтузиаста, строителя новой жизни. Многие из его книг именно об этом: «Победа инженера Корсакова» (1949), «Новые друзья» (1952), «Искатели» (1955). Ряд произведений посвящены ученым: «После свадьбы» (1958), хрестоматийное «Иду на грозу» (1962), повести о физиках-ядерщиках – «Выбор цели» (1975), биологах – «Эта странная жизнь» (1974), генетиках – «Зубр» (1987). Эти книги имеют философский и просветительский характер, ценны документальными подробностями.