Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

Даниил Гранин[266]

Другой важной темой творчества Гранина была война. Его, фронтовика, волновали не сражения, а люди – женщины, дети, старики, которым выпала участь выживать на войне. Этому посвящены повести «Наш комбат» (1968) и «Клавдия Вилор» (1976). В соавторстве с Алесем Адамовичем была написана «Блокадная книга» (1982) – издание, стоящее особняком не только в творчестве Гранина, но и вообще в литературе о Второй мировой войне (о постсоветской судьбе «Блокадной книги» речь пойдет ниже). Теме «человек на войне», рефлексии на пережитое посвящен и роман «Мой лейтенант» с двойным «я» в авторском повествовании (2011). «Мой лейтенант» – это не только воспоминания о Великой Отечественной войне с позиции Даниила Гранина, анализирующего многие факты и документы, ставшие известными в постперестроечный период. Прежде всего это попытка разобраться в себе молодом, каким он был в те годы, понять принципы, которыми руководствовался тогда, логику своих поступков[267].

Практически все его произведения 2000-х написаны в жанре мемуаров. Книга-размышление «Причуды моей памяти» (2009), например, в форме кратких заметок, охватывающих промежуток времени с конца 1930-х годов до наших дней. В этих новеллах автору удалось передать «цементно-серую» атмосферу послевоенных 40-х годов и ее воздействие на человеческие судьбы. Жестко прорисованы и «штрихи к портрету» дня сегодняшнего. В 2014 году в «Лениздате» вышел роман «Человек не отсюда», в котором тесно переплелось художественное и документальное. Если в предыдущих книгах Гранин учит, как менять судьбу, то теперь он размышляет (без менторства и дидактики, но с четкими нравственными «рецептами»), как следовать ей и – приобретать опыт, оглядываясь назад.

В целом творчество Д. А. Гранина трудно поместить в рамки какого-то определенного временного периода или тематики. Начав литературные «опыты» еще до войны, студентом (его литературный дебют состоялся в 1937-м рассказами «Возвращение Рульяка» и «Родина» о Парижской коммуне), он в разные периоды творчества обращался к самым разным сюжетам. Откликался на актуальные, востребованные временем (так было, например, с романами «Искатели», «Зубр», «Иду на грозу», ставшими литературными открытиями периода оттепели), благодаря чему Гранина стали воспринимать как «автора прозы нравственных исканий»[268]. Он погружался и в темы порой табуированные, ярчайший и трагический пример тому – мучительно-исповедальная «Блокадная книга». К дореволюционной истории России и Петербурга он обратился относительно поздно – на рубеже XX–XXI веков (так появляются «Вечера с Петром Великим»), а к военным сюжетам, среди которых «Мой лейтенант», – и вовсе в двухтысячные. Век Даниила Гранина – писательский и человеческий – вместил в себя огромное количество событий и судеб, фактов и жанров. Потому о нем невозможно говорить как о писателе – представителе фронтового поколения, уместнее обозначить военную тему как одну из перманентно присутствующих в его многогранном творчестве (начало было положено четырьмя рассказами цикла «Молодая война», опубликованными в 1989 году, хотя написаны рассказы в середине 1960-х). Эту «особость» в поколенческой парадигме отечественной литературы точно подметил И. Сухих: «Он уцелел как будто специально для того, чтобы в русской прозе двадцатого века остались романы „Иду на грозу“, „Бегство в Россию“, повести „Наш комбат“, „Эта странная жизнь“ и „Зубр“, „Блокадная книга“, эссе „Священный дар“ и „Страх“, а уже в веке двадцать первом – повесть „По ту сторону“, задуманная еще в конце шестидесятых, и книга „Изменчивые тени“, по страницам которой привольно гуляет сквозняк времени… Рассказы и повести принадлежат к лучшим страницам русской „лейтенантской прозы“, честной, простой и пронзительной. И теперь, размышляя уже о нынешних войнах, невозможно не учитывать опыт Даниила Гранина, писателя, упрямого гуманиста, одного из поколения „золотых ребят сорок первого года“»[269].

Гранина всегда интересовал вопрос формирования идеологической системы. Системы, в которой он жил. Вот как в диалоге с журналистом он оценивает доминанту советской идеологии, «скрепы системы» с большой временной дистанции:

Рабская психология формировалась долго. Понадобился Террор, начиная с двадцатых годов, надо было высылать людей в Соловки, на Колыму, в Магадан, надо было раскулачить лучших крестьян, сослать их в Сибирь. Нужны были расстрелы дворян, оппозиции, спецов, а затем и беспричинные расстрелы во всех республиках, городах, надо было уничтожить миллионы и миллионы советских людей – это на их трупах вырос страх[270].