Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

В Германии нет этой отстраненности от преступления власти. Германия проделала огромную работу по осознанию исторического прошлого на личном уровне. А мы, прошедшие через сталинизм, такой работы не провели. Мы не осмыслили свою личную ответственность перед прошлым. Эта отстраненность дает если не индульгенцию, то уверенность в невиновности. Готовность списывать личную ответственность на всякого рода исторические обстоятельства, делать ответственность коллективной – значит амнистировать самого себя…[280]

Россия и Германия в диалоге с общим прошлым – тема размышлений Гранина, многократно бывавшего и в ГДР, и в ФРГ до их объединения и после падения Берлинской стены. Конечно, принципиальным и незыблемым было и осталось: «мы» и «они». Отношение фронтовика-победителя, фронтовика-освободителя к немецкому народу, который пришел на его Родину с войной на уничтожение, трансформировалось от ненависти до примирения, не имеющего ничего общего с забвением. Он и сам назовет этот сложный, долгий и противоречивый процесс «излечением от ненависти»[281]. Эту тему писатель сделал стержнем своей мюнхенской лекции «Русские и немцы», прочитанной в переломном 1991-м. «Как менялись мои представления о немцах? Как складывались мои отношения с этим народом, этой страной? Это… часть моей жизни, история мучительных вопросов, догадок, прозрений»[282]. И амплитуду отношений также описывает без эвфемизмов. Априори понятно каждому, кто родился в России, до войны или после нее: «Немцы, с которыми мы воевали, не имели различий, существовал безликий фашист, и он подлежал уничтожению»[283]. И в итоге, 46 лет спустя после войны: «По какой-то причине большинство моих друзей и знакомых живет в Германии, по какой-то причине я чаще всего бываю именно здесь»[284].

Он действительно часто бывал в Германии, общался с немцами-фронтовиками, в интервью называя это общение «диалогом промахнувшихся»:

Когда я впервые приехал в Берлин после войны, я шел и видел немцев моего возраста и старше. Меня спросили – что вы чувствуете? И я ответил: «Чувствую, что это встреча промахнувшихся. Они в меня стреляли – промахнулись. Ия – промахнулся». И надо было от этой боли, обиды переходить к нормальному человеческому общению. Это непросто, но необходимо – ненависть никуда не ведет[285].

И все же, освободившись от ненависти, невозможно, непростительно забыть смертельную катастрофу войны и тех, кто стал ее причиной. И об этом, пряча за иронией жесткость оценки, писатель тоже говорит с журналистами, а через них – с обществом:

Когда я опустил немецкий орден, полученный от правительства ФРГ, в ящик, где лежат военные награды, все остальные ордена страшно возмутились! Очень уж им не понравился новый сосед. Судя по всему, ордена что-то лучше понимали, чем я[286].

Гранин будто бы иронизирует над своими ощущениями, но и не скрывает этого разлома, этого парадокса. И тема примирения-прощения для него с 1990-х становится доминирующей в осмыслении. (Весной 2017 года была издана последняя книга Даниила Гранина «Она и всё остальное», которая косвенно касается военной темы – роман был написан в первую очередь о любви. Сюжет – отношения ленинградского инженера и немки, изучающей наследие гитлеровского архитектора Шпреера.)