Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

В отечественной историографии давно идет дискуссия об образе «сыновей эмиграции» (младоэмигрантов) как «поколении отчужденных» (определение 3. Шаховской), как «незамеченном поколении», «поколении неудачников» (определение В. Варшавского) или, наоборот, «удачливых» и «счастливых» (Л. Ливак, И. Каспэ). Им противостоит образ «замолченного поколения» (В. Синкевич) – людей, родившихся и живших в Советском Союзе, а затем, накануне или во время войны, попавших на Запад. О людях этого поколения, о котором знают крайне мало, Валентина Синкевич (в годы войны насильственно вывезенная в Германию) так написала в одном из своих стихотворений: «Разметала судьба нас, / Одарила случайными странами…»[296]. И сегодня мы все больше узнаем о послевоенном поколении, которое, как и младоэмигранты, отличалось «собственными качественными характеристиками – психологическими, морально-этическими, эстетическими» и демонстрировало присущие только им поведенческие и творческие стратегии[297].

При этом если «представители младшего поколения, в отличие от старших эмигрантов, одинаково спокойно и свободно смотрели как на Восток, так и на Запад»[298], то представители послевоенной волны эмиграции также демонстрировали способность к межкультурному диалогу и частью – готовность интегрироваться в культуру страны проживания (со своим «русским багажом»), демонстрируя европеизм, ориентализм или американизм внешней стилевой манеры.

Культурная и литературная жизнь русского зарубежья XX века концентрировалась не только в главных европейских столицах с самыми значительными колониями русской эмиграции, но и в «периферийных», в том числе неевропейских городах на разных континентах[299]. Латинская Америка с ее активными миграционными процессами представляет один из таких континентов. Исторически сложилось так, что здесь развитие культуры происходило в поле диалога, результатом которого стал процесс преломления европейской культуры в специфических условиях Латинской Америки через коммуникативные практики, заимствование традиций, обмен опытом. Благодаря подобному смешению наций сегодняшняя Латинская Америка превратилась в важнейшую составляющую культурноцивилизационного многообразия современного мира, составной частью которого был и русский диаспоральный компонент[300].

Русская литературная эмиграция на пространстве латиноамериканского континента также представляла собой продукт межцивилизационных контактов, включала в себя историю конкретных людей, контактирующих в среде иной цивилизации или постоянно живущих в ней[301]. В этой связи актуальной является задача – на примере литературного творчества поэта В. Ф. Перелешина и писателя Ю. Г. Слепухина – изучить личностный аспект эмиграции представителей так называемого послевоенного «кочевого» поколения, которые разными путями прибыли на латиноамериканский континент, приютившись на краешке чужой культуры. Автором использовались при этом как опубликованные, так и неопубликованные источники – архивное наследие, без которого, как справедливо отмечают специалисты в области зарубежной архивной россики, «осмыслить, сохранить национальную культуру, традиции невозможно»[302].

После Второй мировой войны Южная Америка, наряду с Северной, стала центром притяжения русских беженцев из Европы и Китая. В их числе был Валерий Перелешин (настоящее имя Валерий Францевич Салатко-Петрище, 1913–1992), который еще в 1920 году вместе с матерью покинул Иркутск и отправился в эмиграцию в Китай, а оттуда в 1953 году переехал в Бразилию, где и прожил до самой смерти. Китай стал второй родиной В. Перелешина, там он прожил более тридцати лет и там началась его литературная деятельность.

Валерий Перелешин[303]

Начиная с 1932 года В. Перелешин принимал участие в работе литературной студии и кружка «Чураевка», созданного в 1926 году в русском Харбине по инициативе казачьего офицера Алексея Ачаира и объединившего многих русских поэтов Харбина: Арсения Несмелова, Всеволода Иванова, Лариссу Андерсен, Елену Недельскую, Григория Сатовского-Ржевского, Николая Щеголева и др. Покинув Китай, чураевцы (как они в дальнейшем будут называть себя) поддерживали связь: переписывались, по мере сил помогали друг другу, при этом печатались, продолжая «пушкинско-блоковскую традицию» русской литературы.

Определяя место Перелешина в этом кругу литераторов, специалисты по его творчеству – Евгений Витковский и Ян Паул Хинрихс – признают: «И если в старшей эмиграции в Китае явный лидер – это Арсений Несмелов, то в младшей – Валерий Перелешин. Стихи его всегда были востребованы. Сначала в узких кругах только в пределах Китая. Потом появились публикации и в Европе… Его русский язык был архаичен. Но, с другой стороны, в этом было его достоинство, своеобразие»[304].