Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

И только к началу 1970-х годов так называемым бразильским каникулам Перелешина пришел конец. Он вернулся к своей профессиональной деятельности поэта, писателя и журналиста, возобновил старые литературные связи. Перелешин много печатался в эмигрантской прессе, активно переписывался с эмигрантскими писателями. В 1968 году увидел, наконец, свет и его очередной сборник стихов «Южный дом».

В Бразилии, как и в Китае, В. Перелешин смог интегрироваться в культуру страны. Для этого он прежде всего выучил португальский язык, на котором свободно читал, писал стихи, делал переводы. Знакомству с португалоязычной культурой способствовало общение Перелешина с бразильскими поэтами. В одном из писем поэту И. Чиннову Перелешин признавался:

По-русски не возникает ничего уж несколько месяцев. Зато по-португальски пишу безудержно. <…> Закончил я шлифовку своего венка сонетов «Крестный Путь» в португальской версии (“Via Crucis”) – честное слово, получилась вещь более зрелая, чем по-русски: тридцать пять лет пролегло между ними. Одновременно возникают и португальские версии сонетов из книги «Ариэль» и других, не только «ариэльных». На днях «Крестный Путь» и копии всего, что написано обо мне по-английски и по-португальски, будет передано дону Маркосу Барбозо, бенедиктинскому приору и члену Бразильской академии словесности (он и сам известный поэт)[315].

Между тем вскоре после выхода книги стихов «Ариэль» в издательстве «Посев» в 1976 году своими впечатлениями с автором поделился его старый знакомый Михаил Сергеевич Рокотов – главный редактор выходившего в 1927–1945 годах в Харбине журнала «Рубеж». Он писал в письме от 24 октября 1976 года:

Здравствуйте, Валерий! Давненько я не писал Вам— больше полугода. Много больше. И вот, пришел «Ариэль», весь сотканный из сотни с лишком сонетов, безупречных по форме, связанных общей необычной темой, новой для русской поэзии (с иностранной я почти не знаком), показывающей Вас не только на редкость большим мастером стиха, но и человеком с огромной эрудицией. По крайней мере, в области классики (Эллада, Рим). Все эти десятки греческих имен, использованных Вами в «Ариэле», не только дали Вам возможность создать много новых рифм, но и как бы сроднили Вас с древними поэтами и по форме, и по духу. Вряд ли в этих Ваших сонетах осталось что-то, явно говорящее, что автор – русский поэт. Хорошо это или плохо, не мне судить. Повторяю: поэт – сам себе хозяин, голова, цензор – все. О чем хочет, о том пишет, как чувствует, так и говорит. И я не собираюсь Вас «распекать» за то, что Вы так чувствуете, хотя мне это чуждо и непонятно…[316]

Как видим, стихи поэта вызывали разные суждения, но никого не оставляли равнодушным. При этом сам В. Перелешин высоко ценил дружбу с М. С. Рокотовым, которому посвятил одно из своих стихотворений: