Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

Эта атмосфера, несомненно, будет совсем другой, чем атмосфера литературы поколения эмигрантских сыновей. Тут дело не только в разной школе и в разном понимании задач литературы, а в глубоком различии всего жизненного и духовного опыта. В то время как уделом эмигрантских сыновей были одиночество и устраненность, новые эмигранты – люди, вырвавшиеся из-под власти экспериментаторов тотальной социализации всей жизни. Здесь можно говорить о разнице почти такой же, как между существами, родившимися на разных планетах, под разным воздушным давлением[337].

Но жизнь показала, что эта дистанция между поколениями все-таки не была столь значительной. Включившись в процесс межкультурного диалога в странах русского рассеяния, представители разных поколений отечественной художественной интеллигенции осознавали, сколь важно было сберечь национальные духовные ценности и одновременно сделать их достоянием людей иной культуры. Одновременно при сохранявшемся культурно-информационном разрыве между советским и эмигрантским сообществом деятели литературы в лице В.Ф. Перелешина и Ю.Г. Слепухина ставили задачу сохранить связь с родиной через язык и печатное слово. Они отстаивали идею единства культуры русского зарубежья и метрополии, следствием чего стало возвращение сначала имен, а затем и произведений наших соотечественников в Россию.

Глава 8 «Остановленное поколение» послевоенного десятилетия: литературная судьба Виктора Рутминского [338]

В поколенческом срезе судьба Виктора Сергеевича Рутминского (1926–2001) видится как совершенно уникальная. Примыкая к поколению литераторов-фронтовиков (в силу возраста он не попал на фронт), будучи на исходе войны «готовым к творчеству», он испытал «насильственное его прерывание», попав в ГУЛАГ. В оттепельный период, оставаясь честным и верным по отношению к своим научным и литературным пристрастиям, опять же лишь соприкоснулся с поколенческой общностью шестидесятников, погруженный в свою «внутреннюю историю»[339].

Но «право на биографию»[340] В. С. Рутминский, несомненно, заслужил не только выпавшими на его долю гонениями, но и верностью своему таланту и своему предназначению в литературе, как он его чувствовал и понимал. Думается, что, не попади Рутминский в жернова послевоенных сталинских репрессий, его творческая жизнь все равно не была бы простой. Не была бы простой и в силу его личностной особости, углубленности в слабо востребованную или запрещенную литературную проблематику, и в силу чрезвычайно требовательного отношения к собственному творчеству.

Сегодня именем В. Рутминского названа одна из улиц города, где прошла вся его жизнь. Самым заметным в его наследии можно назвать двухтомник, включающий статьи-портреты и статьи-очерки о мастерах русской поэзии от Г. Державина до Б. Окуджавы[341]: Рутминский рассказывает о судьбах поэтов сквозь призму их творчества, обнаруживая в поэтических текстах события жизни и образ мысли авторов, выявляя сложнейшие переплетения чувств и человеческих взаимоотношений, находя и объясняя мировоззренческие истоки художественных образов. И это не просто собрание разрозненных статей ученого или сборник просветительских эссе литератора, но своеобразная квинтэссенция всей жизни человека, поэта, переводчика, литературоведа, лектора.

Виктор Рутминский всегда отличался от своих сверстников мировоззрением, интересами, поступками. Родившись в дворянской семье офицера царской армии и участника Белого движения Сергея Владимировича Фалеева, он оказался частью поколения «сыновей без отцов»[342]. В 1930 году С. В. Фалеев как «чуждый элемент» был арестован и обвинен по ст. 58.10 в антисоветской деятельности. Эту же статью через 17 лет «унаследует» его сын. Последний раз отец, отбывающий ссылку в Новосибирской области, виделся с сыном в 1937 году.