Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

Природа наделила Рутминского абсолютным поэтическим слухом и феноменальной памятью, с раннего возраста у него формировался интерес к художественному слову и поэтической форме, стилистике эпохи модерна. Сам литературовед называл несколько истоков своей юношеской увлеченности поэтами, не известными школьникам его поколения. Истоки эти определялись кругом чтения. Как-то ему попалась книга литературного критика Алексея Павловича Селивановского, деятеля РАПП, расстрелянного в 1938 году. Из нее Рутминский впервые узнал о многих поэтических именах, принадлежащих культуре Серебряного века, например – о В. Ходасевиче, М. Цветаевой. Сейчас трудно сказать, каким образом оказалась у него антология И. Ежова и Е. Шамурина, познакомившая юного почитателя поэзии с произведениями М. Волошина, О. Мандельштама, Саши Черного[343]. Будучи старшеклассником, Виктор Фалеев интересовался имажинизмом, а себя называл «неоимажинистом». В одной из книг он нашел фамилию Рутминский, которая ему понравилась, и ею он начал подписывать свои стихи[344].

Интересны пути поиска будущим литературоведом публикаций «забытых» поэтов и следов их жизни. Во-первых, это букинистические магазины и антикварные подвалы. Во-вторых, библиотечные фонды, где хранились журнальные подшивки 1920-х годов. Произведения, которые удавалось обнаружить на страницах старых журналов, увлеченный поэзией школьник переписывал от руки, сшивал листы и оформлял как книжечки-миниатюры. Таких книжечек у него было около трех десятков[345].

Юношеские творческие искания Виктора Рутминского совершенно не вписывались в рамки соцреализма. В школьные и студенческие годы он писал стихи, не похожие на произведения большинства его однокашников, пробующих себя в поэзии. Так, например, в стихотворении со сложным названием «Принцип примитивного имажинизма» начинающий поэт-экспериментатор восклицает:

Солнце! Красивое и блистательное,
Вновь засияет, разветривая
Ночь, пасмурную, как начертательная
Геометрия![346]

Или из «Квинтэссенции пессимизма»:

Простодушные вопли нынче вышли из моды,
Сверхпрактичной до точки стала вся молодежь.
Пяткой песне на горло! Пой халтурные оды!
За бездушность и глупость ты деньгу зашибешь[347]

.

Правда, уже в 1945–1947 годах будущий переводчик отодвинул самовыражение в поэзии на второй план, увлекшись пародиями, стилизациями и переводами. Нравилось ему, например, на манер известного сборника пародий «Парнас дыбом» перелицовывать известный сюжет «У попа была собака» от имени как маститых поэтов, так и своих пробующих перо однокурсников, используя различные стихотворные размеры[348].

Студентом историко-филологического факультета Свердловского (с 1946 года – Уральского) государственного университета им. А. М. Горького (УрГУ) Виктор Рутминский посещал заседания официального университетского литературного кружка, объединившего в 40-е годы прошлого века студентов – филологов и журналистов. Здесь обсуждалось содержание «толстых» литературно-художественных журналов, начинающие поэты и прозаики читали собственные произведения, сочиняли сценарии юмористических миниатюр для постановки на университетской сцене и т. д. Для публикации своих работ студенты организовали машинописный литературный альманах под названием «Наше творчество». Признанием широкой эрудиции Виктора Рутминского в области стихосложения и поэтической формы стало общественное поручение консультировать начинающих поэтов, вести «серьезную критическую секцию» в альманахе «Наше творчество» и составлять списки литературы по теории стиха[349].

Виктор Рутминский, студент 3 курса УрГУ (1946)[350]

Юрий Абызов. Свердловск, 9 мая 1946 года[351]

За деятельностью кружка внимательно наблюдала университетская газета «Сталинец». Например, о прочитанном Виктором Рутминским докладе «История и теория сонета» в майском номере 1945 года помещено такое сообщение: «…студент 3-го курса филологического отделения… привлек значительный по объему материал и оригинально его обработал. Начав изложение с общих правил классического сонета, он перешел к истории жанра. <…> За исторической частью следовал раздел, посвященный модификациям сонетной формы в зависимости от системы языка. Это было проиллюстрировано на различии итальянского, французского, немецкого, румынского и русского сонетов»[352].

В конце 1990-х годов, вспоминая в одном из интервью студенческие времена, В. С. Рутминский среди университетских друзей первым назвал имя Юрия Абызова, переводчика, живущего в Риге и также «страстно любящего филологию»[353].