Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

И. Бродский, не без внутреннего трепета, столь, в принципе, ему не свойственного, замечает: «И чем она усерднее пряталась, тем неуклоннее ее голос таял в Чьем-то Другом (сколь важны здесь заглавные буквы. – Авт.), бросавшем в дрожь при попытке увидеть, как в „Северных элегиях“, кто скрыт за местоимением „я“»[482]. Скорее всего, речь идет о «Второй элегии», основным лирическим сюжетом которой становится приход Поэта в мир, прозрение своей Судьбы и готовность ее принять:

И выходили люди и кричали:

«Она пришла, она пришла сама!»
И чем сильней они меня хвалили,
Чем мной сильнее люди восхищались,
Тем мне страшнее было в мире жить,
И тем сильней хотелось пробудиться,
И знала я, что заплачу сторицей
В тюрьме, в могиле, в сумасшедшем доме,
Везде, где просыпаться надлежит
Таким, как я, – но длилась пытка счастьем[483]

.

Безусловно, столь дерзкий образ, впрямую соотносящий приход в мир Поэта с приходом Спасителя, мог быть адресован только посвященным, то есть самой поэзии и поэтической генерации, понятой как «поэтическое братство, единство». Т. Цивьян писала: «…речь идет не о том, что Ахматова находила – или хотела найти – в себе сходство с импонирующими ей образами, а в том, что она обладала способностью воссоздавать и в жизни, и в поэзии некий высший уровень чувств и переживаний, имея в виду хрестоматийные, но не теряющие своей глубины и значимости образцы»[484]. Именно эти, освященные культурой образы, в которых так нуждались поколения XX века, Ахматова создавала, восстанавливая все время находящуюся на грани распада связь времен.

Глава 10 Поколение шестидесятников: динамика самосознания

Определение «шестидесятники» сегодня столь привычно, что, кажется, не нуждается в разъяснении семантики. Каждый образованный человек знает, что речь идет о либеральной советской интеллигенции эпохи оттепели, внесшей значительный вклад в развитие художественной и научной мысли своего времени. Однако стоит ли причислять шестидесятников к поколению, если сам родоначальник термина, Ст. Рассадин, кажется, отрекся от такого толкования: «…понятие „шестидесятник“ заболтано, обессмыслено, да и с самого начала не имело поколенческого смысла, являясь приблизительным псевдонимом времени»[485]. Заявление автора поддержано некоторыми исследователями, предлагающими считать шестидесятничество не генерацией, а общественным (Я.М. Бергер), интеллектуально-политическим (В. В. Семенова), идейным (И. В. Кондаков) движением[486].

Очевидно, что для ответа на вопрос, является ли шестидесятничество поколением, необходимо определить критерии оценки феномена. Биологический показатель – годы рождения членов генерации – не проясняет сути: к шестидесятникам относят, например, Л. К. Чуковскую и А. Т. Твардовского, родившихся в 1907 и 1910 годах, и их младших современников Е. А. Евтушенко, А. А. Вознесенского и других, появившихся на свет в период с 1931 по 1945 год[487]. Иной критерий предложил И. В. Малышев: «Под „шестидесятниками“ мы понимаем социальное поколение. <…> В отличие от поколения демографического, это генерация современников, объединенных общей ценностной ориентацией»[488]. Так же считает А. А. Гусейнов. Характеризуя мировоззренческие основания самосознания шестидесятников, философ называет «в области политики XX съезд КПСС, хрущевскую оттепель, Пражскую весну, в области идей и ценностей – понятия гуманизма, личности, антисталинизма»[489]. Итак, поколением шестидесятников делает аксиология, определяющая самосознание, единство восприятия и трактовок исторических событий и современной реальности, формирующая общность социально-политических реакций при широком спектре поведенческих стратегий и тактик.

Осмысливая местоположение шестидесятников в социальной структуре, А. А. Гусейнов замечал, что оно «отличалось и от официального общественного слоя, представленного партийными и около-партийными гуманитариями, и от контробщества, представленного диссидентством. Телом они были с первыми, а душой со вторыми»[490]. Как видим, шестидесятники и диссиденты разделены философом по степени нонконформизма и способности реализовать протестный порыв в социальной практике. В целом справедливое наблюдение порождает новые вопросы: если диссиденты не входят в поколение шестидесятников, значит ли это, что их аксиология была принципиально иной? Не представляем ли мы при таком подходе поколенное самосознание статичным, лишенным способности к трансформациям? Вопросы требуют ответов. Постараемся выявить динамику самосознания либеральной советской интеллигенции эпохи оттепели.