Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

Используя в качестве синонимов понятия «шестидесятники» и «либеральная советская интеллигенция», мы имеем в виду не политические цели, а ценностные ориентиры генерации: значимость автономии личности от государства, признание неотчуждаемых прав человека на свободу мысли, слова и совести, необходимость паритетных отношений общества и власти, важность демократических свобод.

Для обнаружения преемственности и различий ценностных ориентиров шестидесятников и диссидентов, выявления специфики поведенческих моделей и самобытности дискурсивных практик применим в качестве базовых методологических операций методы синхронного, диахронного и компаративного анализа, позволяющие рассмотреть шестидесятничество в статике и динамике, с учетом сложности и противоречивости феномена.

Динамику самосознания от шестидесятничества к диссидентству мы исследуем на примере знаковых фигур своего времени: писательницы, журналистки Фриды Абрамовны Вигдоровой и математика, философа, идеолога правозащитного движения Александра Сергеевича Есенина-Вольпина. Выбор имен обусловлен несколькими причинами.

Оба принадлежали к одному поколению, однако в социальной практике реализовывали стратегии и тактики, отражающие разную степень отчуждения нонконформистов от официального дискурса. Мировоззренческая позиция и поведенческая модель Вигдоровой показательна для характеристики шестидесятничества, Вольпина – для диссидентства: именно правозащита, социально наиболее мобильная и представительная, в 1970-е годы составила ядро разветвленного и неоднородного протестного движения в СССР. Сопоставление поведенческих образцов позволит не только выявить аксиологию этих конкретных общественных деятелей, но и обнаружить универсальные для либеральной интеллигенции ценностные основания.

Личность становится знаковой для поколения при сотворчестве власти, референтной группы и самого протагониста. Власть реагировала на инакомыслие репрессиями. Общественная деятельность Вигдоровой и Вольпина стоила обоим значительных потерь: за составление записи суда над Бродским, распространение ее в сам- и тамиздате журналистке грозило исключение из Союза писателей СССР, от которого ее спасла скоропостижная смерть[491]; Вольпин поплатился в общей сложности пятнадцатью годами жизни, проведенными в ссылке, тюрьмах и психбольницах.

По признанию многих современников, Вигдорова и Вольпин воплотили поведенческие образцы, повлиявшие на самоосмысление значительной части либеральной интеллигенции: «…могу сказать с полной ответственностью, что чтение записи суда над Бродским способствовало моему взрослению» (Э.Л. Безносов)[492]; «Прочитал я ее (запись суда над Бродским. – Авт.) и понял, что после этого необходимо жить как-то иначе. Влияние этой записи было чрезвычайное» (П.М. Литвинов)[493]. О правозащитной аргументации Вольпина диссидент В. К. Буковский отзывался так: «…впервые за 50 лет законы… прошли тест на „истинно – ложно“. Я же получал уже готовый продукт. <…> Граждане СССР обязаны соблюдать писаные законы, а не идеологические установки»[494]. Л. Смирнов вспоминал, что только в отношении Вольпина чувствовал, что тот не жертва режима, как большинство правозащитников, а его преследователь и, возможно, победитель[495]. Современный американский историк Бенджамин Натане так оценивал общественную роль ученого: «Вольпин был первым, кто применил правовой подход системно и публично, максимизируя его универсальную применимость и, следовательно, его неизбежную политическую значимость»[496]. Как видим, влияние каждой персоны на современников характеризуется высоко даже спустя десятилетия. При этом мемуаристы по-разному расставляют акценты: в воспоминаниях о Вигдоровой преобладает комплиментарная оценка ее роли в судьбе конкретного человека, подвергнутого гонениям; Вольпин предстает защитником не личности, а права. Означает ли различие, справедливо отмеченное мемуаристами, разницу ценностных ориентиров, принципиальных для понимания феномена шестидесятничества и диссидентства? Попробуем разобраться.

«Защитница» Фрида Вигдорова