Феррагосто

Она в бессильной злобе ударила по подушке, вспоминая их возвращение в тихий дом и безобразную ссору, что последовала следом. Лоренцо и слуги уже спали, но Николо это не волновало. С грохотом ввалившись в спальню, он уселся прямо на пол и стал стаскивать сапоги, натужно дыша.

– Что с того, что мы уехали! – рявкнул он на ее жалобы. – Сколько можно смотреть на эти самодовольные рожи! Только и знают, что хвалятся, кто сколько миллионов заколотил.

– До чего же ты пьян, Николо. Ведь говорила тебе не пить столько вина, а ты не послушал меня! – Доната подошла к зеркалу и стала снимать украшения.

– А Франко? Видала этого самозванца? Кем он себя возомнил! Да я и сам мог бы закредитовать этого сахаровоза, если бы мне дали вставить хоть слово!

– Ты же знаешь, что это не так. – Она сложила украшения в шкатулку и подошла к мужу. Протянув руки, она стала примирительно расстегивать ему пуговицы рубашки в надежде, что ссора наконец затихнет. Но Николо был настроен решительно:

– Давай теперь ты еще будешь попрекать меня. Куда мне до них, простому трудяге, живущему в доме собственной жены! – В голосе появился язвительный тон, который Доната не переносила.

– Прекрати меня терзать! – в сердцах воскликнула она и встала, оставив попытки помочь.

– Если хочешь знать, мне осточертел этот дом – живу тут как какой-то управляющий!

– Ты мой муж, а вовсе не управляющий, – прошептала в ответ Доната, не веря своим ушам. – И я люблю тебя.

– Скоро это закончится, – стянув сапог, он в отупении уставился на него.

– О чем ты говоришь?

– Твоя любовь. Скоро она закончится. Карьеры истощены, в них почти ничего не осталось. И когда рабочие вывезут последний мешок с известняком, вот тогда и поговорим о твоей любви, – с усмешкой произнес он.

– Почему ты не говорил мне раньше?

– Я лучше умру, чем позволю твоему отцу снова отсыпать нам пригоршню лир! – Язык заплетался. – О чем я думал, когда женился на аристократке? Что я смогу содержать огромный замок, всех этих слуг, поденщиков, садовников и лошадей?

– Поговорим завтра, – в ее голосе зазвенела сталь.

– Нет, я хочу, чтобы ты доказала мне, что твоя любовь вечна, ты ведь клялась у алтаря! Иди ко мне, приласкай меня, – и он пьяно потянулся к ней, хватая ускользающий подол. – Стой, куда же ты! Вот цена твоей любви! – От него разило алкоголем, и Донате на миг показалось, что она задыхается. Она поспешила к окну и пошире распахнула его, впуская свежий ночной воздух. Затем она, собравшись с силами, подошла ко все еще сидящему на полу мужу и сказала:

– Поднимайся, я помогу тебе дойти. Сегодня тебе лучше поспать в другом месте. – Она, стараясь не вдыхать удушающий запах перегара, подставила ему плечо, чтобы он не упал, поднимаясь на некрепкие ноги. Затем они вместе, как солдаты – один здоровый, другой раненый, – дошли до гостевой комнаты, где она оставила мужа на кровати и, не обернувшись, вышла.

И вот она одна, пытается найти покой, чувствуя себя пристыженной и бессильной. Но в то же самое время в ее сердце шла ожесточенная борьба. В глубине души она знала, что Николо прав. Не каждому мужчине удается перешагнуть через собственную гордость, поселившись у жены. Но что поделать, если в доме у Николо так мало места, что еще одной семье там просто не развернуться. Две снохи и свекровь! К чему такие сложности, если у нее есть вместительная вилла, где она может быть хозяйкой, где для всей семьи хватает места, где сын может расти, не беспокоясь о тесноте, когда у него появится сестра или брат. Все же права была мама, когда предупреждала о том, что подобное решение может стать проблемой для столь тщеславного человека, как Николо. При мысли о матери сердце Донаты дрогнуло, и слезы жалости к себе вновь застили глаза. Она уснула тяжелым сном, так и не позабыв обиду, и не услышала, как внизу чуть слышно затворилась входная дверь.

Николо вышел из дома. Шатаясь, он пересек двор, зашел в конюшню и подошел к лошади, которая встревоженно дернулась, не понимая, зачем она снова понадобилась. Мужчина направился к деревянной стене стойла, чтобы взять упряжь. Путаясь непослушными пальцами в ремешках и пыхтя от натуги, он накинул на лошадь оголовье и седло, так и не сумев в темноте затянуть до конца подпругу. На шум появился конюх. Потирая со сна глаза, он смотрел на неловкие усилия пьяного хозяина, не решаясь предложить помощь. Но Николо сам кликнул его, приказывая помочь влезть на спину животного. С трудом взобравшись, он тронул поводья, и лошадь, еще сонная, послушно побрела прочь от особняка. Когда дорога вывела их на открытую местность с чернеющим внизу морем, на мужчину пахнуло свежестью ночного бриза. Он по-хмельному, с излишком, ударил сапогами в крепкие бока, приказывая лошади уйти в галоп. Ветер тотчас забил ему в лицо, рубаха вздулась, оголяя плотный округлый живот. В потемневших, налитых кровью глазах стояла решимость.