Феррагосто

Впрочем, женщина едва ли смогла бы заметить хоть что-то: она казалась смятенной, рассеянной, не находила себе места на переднем сиденье, там же, где всего несколько часов назад корчился в предсмертных муках ее бывший любовник. Франко наклонился и незаметным движением подхватил пробку, отправляя ее в карман, чтобы выбросить по дороге.

Двери в доме графини Партичини были открыты настежь, возвещая всем и каждому о трауре, опустившемся на когда-то беззаботный дом, черными пальцами разворошившем некогда счастливую жизнь его обитателей. Внутри царила гнетущая атмосфера, дух скорби витал в воздухе, с порога обволакивая каждого входящего. Испуганные слуги безмолвными тенями сновали по холлу, стараясь отвлечься от тяжелых мыслей помощью другим. Кто-то нес стакан воды, другой ждал указаний, вытянувшись в струнку у стены, третий протирал пыль по многолетней привычке, не отдавая себе отчета в неуместности этого занятия. Дом потихоньку наполнялся людьми. Франко узнал несколько лиц: соседи, крестники, старинные друзья. Они пришли, как только до них донеслась страшная весть.

Служанка, завидев Франко под руку с Маддаленой, поспешила проводить пару внутрь. Она указала им на диван, но Франко не смог заставить себя сесть. Ему хотелось видеть графиню, и девушка провела его в одну из комнат на первом этаже, где он нашел Донату, сидящую в кресле с потемневшим от горя лицом. Она находилась в том полубессознательном состоянии, которое всегда сопровождает глубочайшее горе. Том спасительном оцепенении, которое воздействует на память человека особым образом, не позволяя ему в дальнейшем вспомнить все детали перенесенного потрясения. В голове Франко пронеслась циничная мысль, что только память близких, чьей заботой и вниманием Донате удается удержаться на краю пропасти, способна сохранить мгновения этой глубокой печали.

Вокруг Донаты на стульях расположились женщины, одетые во все черное, почти неотличимые друг от друга. Их рты были открыты, руки возведены к небу. Исторгая рыдания и громко причитая, плакальщицы раскачивались из стороны в сторону, протяжный вой вылетал из уст одной, подхватывался другой, олицетворяя боль сидящей в их кругу вдовы. Надрывные крики проникали в душу каждого, кто заходил в комнату, и от них невозможно было укрыться.

Франко внутренне собрался и шагнул к графине. Она не поднимала глаз, полулежа в кресле, едва ли заметила его присутствие. Он позволил себе тронуть ее плечо. От прикосновения Доната очнулась и подняла опухшие от слез веки. Узнав мужчину, она в безмолвном отчаянии протянула обе руки, тонкие и слабые. Он принял их с готовностью, сжал со всей теплотой, на какую был способен.

– Крепись, Доната, – чуть слышно сказал Франко.

– Как мне теперь жить? – произнесла она. – Как я буду жить, Франко? Что теперь станет с Лоренцо?

– Об этом не беспокойся, я буду рядом, – отрывисто произнес он, словно только эти слова и могли утешить несчастную. Он направился прочь из комнаты, не в силах больше выносить гнетущую атмосферу. В дверях он столкнулся с Маддаленой, до крайности взволнованной, кивнул ей и пошел наружу. Там он с облегчением присоединился к мужчинам, которые вели негромкий разговор:

– Сердце, наверное… – сокрушенно произнес старичок в бархатном жилете, которого Франко не знал.

– А где его нашли? – понизив голос, спросил известный в Ланцио заводчик лошадей.

– В какой-то подворотне на окраине города, – отозвался третий. – Лежал на земле, как бродяга. Его нашли какие-то работяги, сказали, что он был уже холодный.

– И пожить не успел, – философски заключил старик, поглаживая острую бородку.

– Ну не так чтобы и не успел… – многозначительно произнес заводчик. – Вы же были друзьями, если не ошибаюсь? – Он повернулся к Франко. Тот кивнул. – Ну тогда вы в курсе, как он любил… кхм… жизнь, если позволите. Мы виделись как раз той ночью, за несколько часов до смерти. Опрокинули вместе по стаканчику, я еще тогда заметил, что ему бы уже и хватит. Разве мыслимо столько пить, да еще и перед известными утехами, какое сердце это выдержит! Да вот что странно, он и лошадь свою оставил у входа.

– Как же он оказался так далеко от «Вуали»? – спросил Франко и тут же прикусил язык.

– Да кто его знает.

– Что ж, таков рок, ничего уж не поделаешь, – подытожил толстяк фермер.

– А где Лоренцо? – спросил Франко.

– Увезли, пока здесь все не закончится. Незачем ему на это все смотреть.

Послышался шум лошадей, прибывали еще люди. У одних в руках цветы, другие несли блюда с едой, как дань памяти почившему. Женщины с порога доставали платки, мужчины внутренне подбирались, с горечью бросая взгляды на табличку с именем усопшего, выставленную у входа. Франко вновь повернулся к собеседникам:

– Когда будет месса?

– Вероятно, завтра.

– Вы остаетесь на похоронное бдение? – обратился к Франко заводчик. Тот в ответ неопределенно кивнул.