«Филологическая проза» Андрея Синявского

При этом сказать, что Гоголь выстроен Синявским более последовательно и композиционно-организованно, чем Пушкин, на наш взгляд, (тоже) нельзя. В предшествующем разделе уже заходила речь о том, что «Прогулки с Пушкиным» построены по хронологическому принципу, организованы композиционным кольцом, структурированы поглавно, каждая часть-глава опосредована либо мотивом (память, сон, любовь, эротика, предзнаменование, предчувствие и др.), либо обращением к одному из произведений («Пиковая Дама», «Медный Всадник», «Капитанская Дочка», «Каменный Гость» и т. д.). Другое дело, что, как было показано выше, эти разделы и подразделы не были «расчищены» М. В. Розановой, готовящей рукопись «на Запад», не были освобождены от эпистолярной «хаотизации» и «потока сознания». Условия лагеря и ситуация заключения (как и обстоятельства «тайной переписки» и последующей спешности в подготовке к публикации) понуждали писателя-исследователя (и «редактора») к намеренной эксплуатации вольностей как в манере исследовательского подхода, так и в характере речестилевой репрезентации. Фрондирующая тональность текста была знаковым (маркирующим) компонентом произведения, транслируемого изнутри запретки и ориентированного (во многом) на зарубежье.

Работа над «В тени Гоголя» уже не требовала от Синявского-Терца подобного паттерна, научный материал представал более отшлифованным и взвешенным, очищенным от случайностей и (даже полиграфически) систематизированным: цитаты Гоголя в книге даются исключительно через пробел и выделены курсивом. Главы четко отделены одна от другой и оснащены заглавиями. Однако ни объем текста (примерно в 2 раза больше), ни четкое деление на главы (пять глав) не делают книгу о Гоголе более научным (наукообразным, в позитивном смысле) исследованием, чем «прогулки» с Пушкиным. Оба исследования могут (и, вероятно, должны) рассматриваться как дилогия, как взаимокорре-лирующие произведения, другое дело, что векторность этих «логосов» категорически противоположна – свет и тень. «Все-таки странно: Пушкин, распутный, скандальный, почти животный, – внутри светел; Гоголь – постный, богомольный, целомудренный, добродетельный – внутри темен – не то, что темен, – черен, чернее его трудно сыскать человека» (с. 165). Однако для Синявского, как и в ряде предшествующих положений, отсутствует аксиологическая значимость (модальность) концептов «свет» и «тень»: это не «лучше» или «хуже», это различные пути творческого гения.

Соответственно, как и в случае с «Прогулками с Пушкиным», доминантой «В тени Гоголя» остается проблема творчества – классическая проблема творца и его творения, предназначения поэта и поэзии. На примере Гоголя Синявский рассматривает другой вариант творческой «литературной матрицы», в большей или меньшей степени близкой ему самому. И если в ситуации «Прогулок…» доминировал Пушкин-Поэт, то в атмосфере нового трактата, по Синявскому-Терцу, побеждала «тень» Гоголя, мистика Гоголя, не Гоголь-литератор, но Гоголь-мыслитель (религиозный метафизик).

В этой связи обращение Синявского-Терца к произведениям Гоголя уже не подчинено условной хронологии (как в «Прогулках…»), но базируется в основном на двух выдающихся гоголевских творениях – «Ревизор» и «Мертвые души». И оба произведения служат Синявскому не столько материалом для литературоведческого анализа, сколько фундаментом («пейзажем») для осмысления творческой личности Гоголя, пронизанного «обратной перспективой» «Выбранных мест из переписки с друзьями».

Если исходным претекстом для «Прогулок…» послужил двухтомник В. Вересаева «Пушкин в жизни», то вересаевский «Гоголь в жизни» (1933), построенный по тому же принципу, что и хроника о Пушкине, по-видимому, оказался вне поля зрения (или доступности) Синявского, так как собранный Вересаевым эпистолярий о Гоголе на страницах книги Терца не актуализируется (если только в «растворенном» виде). Между тем интенция писателя-исследователя – быть честным и объективным – остается интертекстуально «вересаевской»: Гоголь во всей совокупности его противоречий и сложностей, всех его «за» и «против», «плюсов» и «минусов» объективен (= субъективно объективен) «по-вересаевски». Даже принцип привлечения мемуарно-эпистолярного текста (претекста), предложенный Вересаевым и опробованный Терцем в «Прогулках…», сохраняется в структуре книги «В тени Гоголя». Размышления исследователя подкрепляются цитатным материалом из «переписки с друзьями», в необходимых случаях – выдержками из критических и литературоведческих работ (былого С. Т. Аксакова или современного М. Гершензона), сопровождающихся биобиблиографическими отсылками, указаниями на авторство, дату, «географию прозы [цитаты]». При этом праосновой интертекстуальных пересечений в «В тени Гоголя» остается пратекст Гоголя, интерпретируемый в собственно терцевском (синявском) ракурсе, позволяющем в рамках интертекстуального поля создать новое научно-художественное исследование.