Ахроническая композиция «В тени Гоголя», начатая с «Эпилога» (то есть со смерти Гоголя) и пронизанная мыслью о возвращении Гоголя в «Выбранных местах…» к самому себе (о предсмертном возвышении Гоголя), позволяет Синявскому-Терцу «от обратного» взглянуть на тексты писателя, с точки зрения уже известного будущего осмыслить пока (в ходе анализа) еще не осознанное настоящее. Обратная перспектива (респектива) исследования позволяет Синявскому-Терцу не столько выдвигать гипотезы, сколько склоняться к умозаключениям, двигаться не в русле временной хроники, а вопреки ей – ретроспективно.
Синявский-Терц, кажется, поступает алогично. Но логика его научного изыскания продуктивна и осмысленна (намеренна). Взгляд «из будущего», с позиции всезнания дает исследователю право (и возможность) сопоставлять разновременные факты и события в жизни и творчестве Гоголя не эволюционно, но революционно, не последовательно, но стадиально. «Параллельные» планы обеспечивают Синявскому-Терцу стереоскопию видения, глубину макропроекции.
Между тем в традиции классического литературоведения уже в начале изыскательской практики текст первого из выделенных для анализа произведений – «Ревизор» – помещается Синявским-Терцем в рамки литературной преемственности: исследователем изначально устанавливается связь гоголевской комедии с «Недорослем» Д. Фонвизина и «Горем от ума» А. Грибоедова (точнее – на их фоне констатируется отход от устаревшего к 30-м годам XIX века комедийного канона).
Синявский: «…комедия – меньше, чем в два месяца, – выскочила из-под пера, рядом с ней другие, виднейшие творения отечественной комедиографии – “Недоросль” и “Горе от ума” – смотрели мрачнее трагедии. Так и назвал их Гоголь – трагедиями, <…> бесконечно дивясь, до чего ж неуклюжи, бесформенны и нисколько не смешны эти основоположники русской комедии по сравнению с “Ревизором”» (с. 66).
С одной стороны, как квалифицированный ученый Синявский расчищает «схему», встроенную в «Ревизор» из прошлого века, – комедия опирается на знаменитое классическое «триединство» (единство места, времени, действия) (с. 68), в ней репрезентированы устойчивые фабульные узлы-коллизии, прослеживаются линии знакомых сюжетных «интриг» (с. 68) – и на этом пути нарратор выходит на мысль о несомненной близости Гоголя предшествующей традиции, «…в проекции, в схеме, эта комедия восходит к той же традиционной, из восемнадцатого века, канве (с которой Гоголь был прочно связан), откуда повелись и Фонвизин, и Грибоедов со своим ревизором Чацким, и множество других ревизоров, прокуроров, резонеров, приезжающих в собрание плутов и дураков, с тем чтобы всех распекать, выводя на чистую воду, к большому удовольствию зрителей» (с. 67).
Однако, с другой стороны, «нетрадиционный» исследователь позволяет себе увидеть новизну (новаторство) Гоголя, но не в том направлении, которое предлагала советская наука:
«Замените в “Недоросле” Правдина – Вральманом, у Грибоедова вместо Чацкого поставьте Загорецкого, и вы получите почти готовый гоголевский “Ревизор”. Гоголь произвел эту простую замену и вместо ревизора привез в город враля, болтуна, словоохотливого “резонера” в кавычках, от которого вся комедия зажглась, заиграла красками, забродила кровью нового, не верящего в добродетели века и в этом смысле стала менее “Ревизором”, чем “Недоросль” Фонвизина и “Горе от ума” Грибоедова» (с. 67). Смелые «перестановки» и знаменитые «перевертыши» позволяют Синявскому-Терцу под иным углом зрения взглянуть на классические произведения русской литературы и их «внутреннюю связь» с «Ревизором» обнаружить на другом уровне.
Тип центрального героя комедии XVIII века – герой-резонер[169]
– по Синявскому-Терцу, остается в фокусе гоголевской комедии. Однако у Гоголя это резонерствующий герой «в обратном, минусовом значении» (с. 67), «перевертыш» (с. 67). По Синявскому, «…лже-ревизор Хлестаков оказался ключом, от завода которым (в