Философическая история Человеческого рода или Человека, рассмотренная в социальном состоянии в своих политических и религиозных взаимоотношениях, во

Вероятно, покажется, что я смог бы начать свое произведение с больших подробностей о каждой из Рас, составляющих Человеческое царство, и что я должен был более четко показать их происхождение: сказать, к примеру, почему эти Расы не могли никак появиться одновременно на земле, и по каким причинам они возникли именно на той, а не на другой части земного шара. Признаюсь, что это могло бы стать достойным любознательности читателя; но я ему дал понять происхождение Рас и их положение на земле, подойдя слишком близко к зарождению самого Человеческого царства, с целью выделить здесь знание, трактующее о его зарождении особо, – знание о развитии человека вне рамок истории называется Космогонией. И в самом деле, наш писатель-иерограф Моисей трактовал ее по-особенному, отнюдь не в ясной манере и для грубого восприятия, но все же манерой достаточно определенной, дабы пелена, которой он укрыл происхождение вещей могла быть приподнята рукой сведущего человека. Поначалу я сообщил первые средства, чтобы приподнять эту пелену, восстановив древнееврейский язык и вернув, таким образом, терминам самобытного текста подлинный смысл, каковой они должны иметь. Я надеюсь, что позднее эти средства послужат мне для восстановления во всей своей славе мысли одного из наиболее величайших людей, когда-либо появлявшихся на земле.

После этой трудности передо мной последовательно возникли несколько других не менее значительных. Если любовь, спрашивается, должна быть принципом общительности и цивилизации в человеке, как я заявляю, то отчего эта потребность, трансформировавшись в страсть, не проявляется в обоих полах одинаковым образом; откуда берется разница при трансформации ощущения в чувство; и если толкнуть любознательность столь далеко, сколь она в состоянии, то встанет проблема, почему в природе существует два пола. Я отвечу, что существование обоих полов, о причине которых задаются вопросом, относится к ведению космогонии вместе с разницей, образуемой между ними. Это существование и эта разница должны восприниматься историей, как постоянные величины, откуда проистекают все другие, за пределы которых не может подняться история, не покинув своей сферы. Что же касается одного из наиболее важных следствий этого существования и этой разницы, называемого браком и являющегося основой социального устройства, то когда бы понадобилось, я бы поведал во всех подробностях, что мог бы включать в себя предмет этого естества, но с более веским основанием меня будут просить более пространно объяснить все касающееся происхождения слова и установления языков.

Но не понятно ли, что каждый из этих предметов, если бы я пожелал в них углубиться, нуждался бы в отдельной книге, посвященной только ему? В своей книге я мог лишь указать принципы, выбрав среди следствий главные, которые могли бросить свет на происходящее, предоставив проницательности читателя найти другие. Я прекрасно осознаю, что внимательный читатель мог бы задать мне много вопросов о началах гиперборейской цивилизации, спросив меня, к примеру, почему брак, который я делаю основой социального устройства, не был счастливым. Этот вопрос, как и многие другие вопросы, от коих я намеренно уклонился, должны найти свое разрешение в целостности произведения. История человеческого рода непрерывно преподносит поразительное доказательство следующей истины: частное зло, порой, необходимо для появления всеобщего блага. Вот, впрочем, ответ на предложенную трудность; и он станет служить для разъяснения многих трудностей подобного рода. Брак, будучи неизбежным следствием существования двух полов и необходимой разницы в их способах мышления после испытанного чувства, брак никак не являлся полностью счастливым, ибо если бы он таковым был, то ограничил бы ход гиперборейской цивилизации; удовлетворенный своей участью человек ничего бы не хотел, ничего бы не искал сверх того, поскольку он не сумел бы ничего ни желать, ни искать свыше счастья; он бы покорился женскому игу, он бы изнежился, как она, и его раса была бы неминуемо уничтожена, не достигнув ни одной из более высоких фаз социального порядка. Если женщина и была несчастной в первую эпоху цивилизации, то это произошло, благодаря ее естеству, которое не позволяет ей без мучений ничего породить ни в физическом, ни в моральном плане. Ее ошибки, действительно, отяготили ее беды, но эти ошибки являлись последствием предыдущей ошибки, познание которой зависит от космогонии.