Читаем Философия освобождения полностью

Как органы чувств никогда и ни в каком единичном случае не дают нам знания о вещах самих по себе, а только об их видимости, но это всего лишь представления чувственности, так и все тела вместе с пространством, в котором они находятся, должны быть приняты нами не за что иное, как за простые представления, и не существуют нигде, кроме как только в наших мыслях.

(Пролегомены 204.)

Превосходный Локк, строго придерживаясь опыта, в своем исследовании субъективной части воображения пришел к результату, что так называемые первичные качества являются существенными для вещей, даже независимо от субъекта: протяженность, непроницаемость, форма, движение, покой и число были существенны для вещей;

Твердость, протяженность, фигура, движение и покой были бы действительно в мире, как они есть, независимо от того, есть ли какое-либо разумное существо, способное их воспринимать, или нет.

(О человеческом понимании. L. II.)

Кант пошел решительно дальше. Сделав пространство и время априорными чистыми представлениями, он также получил возможность отказывать вещам в их первичных свойствах.

Мы можем говорить о пространстве, о протяженных существах только с точки зрения человека.

При расширении все свойства вещей исчезают; вещи сжимаются до единственной вещи-в- себе, ряд x становится одним x, и этот один x равен нулю, математической точке, конечно, без движения.

Кант отшатнулся от этого следствия, но его протесты против него не могли заставить его исчезнуть. Помогло то, что он объявил величайшей непоследовательностью, если мы вообще не признаем никаких вещей самих по себе (Prol. 276), помогло то, что он неустанно внушал, что трансцендентальный идеализм не встречается с существованием и сущностью вещей самих по себе, а только с тем, как они представляются субъекту: он уничтожил видимость, основание видимости, по крайней мере для человеческой мысли. Нельзя говорить о лучшем определении границы между идеальным и реальным у Канта, чем у Локка, о гениальном разводе мира на идеальное и реальное, который действителен на все времена; ведь развод не происходит там, где все оттянуто в одну сторону. У Канта мы имеем дело только с идеальным; реальное, как я уже сказал, это не x, а ноль.

Я обращаюсь к трансцендентальной логике.

Как мы видели выше, чувственность, являясь способностью (восприимчивостью) нашего ума, дает нам восприятия с помощью двух своих форм – пространства и времени. Эти восприятия дополняются субъективными ощущениями одного или нескольких органов чувств, особенно зрения (цвета), и сами по себе являются абсолютно полными.

Взгляд ни в коей мере не нуждается в функциях мышления.

(Kk. 122.)

Но это не целые, а частичные концепции, и это различие очень важно и должно быть отмечено, поскольку оно является единственным ключом, открывающим трансцендентальную логику, эту глубокую работу, для понимания.

Поскольку каждое явление содержит многообразие, и поэтому различные восприятия рассеяны в сознании и встречаются по отдельности, необходима их связь, которой они не могут иметь в самом чувстве.

(Kk. I. 653.)

Считалось, что органы чувств не только поставляют нам впечатления, но даже складывают их вместе и производят образы предметов, для чего, кроме восприимчивости впечатлений, несомненно, требуется что-то еще, а именно функция их синтеза.

Для того чтобы многообразие стало единством восприятия (как, например, в концепции пространства), необходимо сначала пройти через многообразие, а затем взять его воедино, это действие я называю синтезом постижения.

Конъюнкция многообразия никогда не может прийти к нам через органы чувств.

(ib. 640.)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука