Читаем Философия освобождения полностью

Анализ всегда предполагает синтез; ибо там, где интеллект прежде ничего не соединял, там он может и ничего не растворять, потому что это могло быть дано воображению только как соединенное через него.

(Kk. 128.)

Во-вторых, эти объекты изолированы, разделены, чужды друг другу. Для того чтобы возник опыт в истинном смысле, эти объекты должны быть связаны друг с другом. Это осуществляется посредством категорий отношения, в соответствии с правилами, которые Кант называет аналогиями опыта.

Опыт возможен только благодаря идее необходимой связи представлений..

Принцип первой аналогии таков:

При всех изменениях опыта субстанция сохраняется, и ее количество не увеличивается и не уменьшается в природе.

Я не буду сейчас останавливаться на этом принципе, поскольку обсужу его позднее.

Упомяну лишь, что она делает субстанцию общим субстратом всех явлений, в котором они, таким образом, все связаны. Все изменения, все появления и исчезновения, следовательно, не затрагивают субстанцию, а только ее акциденции, то есть ее способы существования, ее конкретные способы существования. Следствием этого принципа является хорошо известное утверждение, что вещество не возникло и не может исчезнуть, или как говорили древние:

(Gigni de nihilo nihil; in nihilum nil posse reverti)

Из ничего ничто возникнуть не может, и ничто не может превратиться в ничто.

Принцип второй аналогии заключается в следующем:

се изменения происходят по закону связи причины и следствия.

Если в первой аналогии мы видели существование объектов, регулируемых пониманием, то теперь мы должны рассмотреть закон, по которому понимание упорядочивает их изменения. Здесь я могу быть краток, поскольку в критике философии Шопенгауэра я рассмотрю все отношения причинности.

Поэтому я ограничусь простым воспроизведением доказательства Канта априорности понятия причинности.

Я воспринимаю, что явления следуют друг за другом, т.е. что состояние вещей находится в то время, противоположное которому было в предыдущем состоянии. Таким образом, я фактически связываю два восприятия во времени. Итак, связь – это не работа простого чувства и восприятия, а продукт синтетической способности воображения, которая определяет внутреннее чувство в отношении отношения времени. Но это может соединить воображаемые два состояния двумя различными способами, так что время не может быть воспринято само по себе, а по отношению к нему то, что предшествует и то, что следует, не может быть определено эмпирически, так сказать, в объекте.

Поэтому я осознаю только то, что мое воображение помещает одну вещь до, а другую после, а не то, что в объекте одно состояние предшествует другому, или, другими словами, объективная связь последовательных явлений остается неопределенной простым восприятием. Для того чтобы их можно было признать определенными, отношения между двумя состояниями должны быть продуманы

таким образом, чтобы по необходимости было определено, какое из них должно предшествовать, а какое следовать, а не наоборот. Но понятие, которое несет в себе необходимость синтетического единства, может быть только чистым понятием понимания, которое не лежит в восприятии, и здесь это понятие отношения причины и следствия, из которого первое определяет второе во времени, как следствие, а не как нечто, что может просто предшествовать в воображении.

(Kk. 196, 197.)

Согласно этому, необходимость для понимания поставить одно перед другим в качестве причины эффекта не лежит в самих явлениях, но понимание сначала приводит два явления в причинную связь и, наконец, определяет, какое из них предшествует другому во времени, т.е. является причиной другого.

Принцип третьей аналогии заключается в следующем:

Все субстанции, в той мере, в какой они могут восприниматься как одновременные в пространстве, находятся в непрерывном взаимодействии друг с другом.

Этот принцип направлен на распространение причинности на все явления таким образом, что каждое явление действует прямо и косвенно на все другие явления мирового целого, а все явления, в свою очередь, действуют прямо и косвенно на каждое из них, причем всегда одновременно.

В этом смысле сообщество или взаимодействие имеет свое полное оправдание, и если термин взаимодействие не встречается ни в одном другом языке, кроме немецкого, это лишь доказывает, что немцы мыслят наиболее глубоко.

Позиция Шопенгауэра по отношению к этой категории будет затронута мной в соответствующем месте. То, что Кант имел в виду взаимосвязь явлений, образующих единое мировое целое, в котором ни одно из них не может вести совершенно самостоятельную жизнь, ясно каждому непредубежденному человеку. То, что признает категория сообщества, лучше всего выражается поэтическим восклицанием восхищения:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука