Философия освобождения

Действительно, индивидуальность сначала заложена в интеллекте, который, отражая внешность, принадлежит к той внешности, которая имеет principium individuationis в

качестве своей формы. Но она также присуща и воле, поскольку характер индивидуален.

(Мир как воля и представление. II. 698.)

Более того, можно спросить, насколько глубоко, в сущность самого мира, уходят корни индивидуальности, на что можно ответить: они уходят так же глубоко, как утверждение воли к жизни.

(ib. 734.)

Отсюда следует, что индивидуальность не основана только на principio individuationis и,

следовательно, не является простой видимостью, но коренится в самой вещи, в воле человека: ведь его характер сам по себе индивидуален. Но насколько глубоко здесь уходят корни, относится к вопросам, на которые я не берусь отвечать.

(Parerga II. 243.)

Здесь я могу только воскликнуть:
Magna est vis veritatis et praevalebit!
(Велика истина, и она восторжествует

.)

В заключение я должен еще раз вернуться к несправедливости, которую Шопенгауэр совершил по отношению к Канту, когда критиковал трансцендентальную аналитику. Он не понимал синтеза многообразия восприятия, вернее, не хотел и ему не давали этого понять. Кант совершенно четко учил, что только чувственность дает материал для восприятия, который понимание перебирает, просеивает, вбирает и комбинирует, и что объект возникает только

через синтез частичных видимостей. Шопенгауэр переиначил это так, что в дополнение к восприятию, через категории, должен мыслиться другой объект, так что только восприятие становится опытом.

Такой абсолютный объект, который вовсе не является созерцаемым, а добавляется к созерцанию понятием, как нечто соответствующее ему. – Добавление этого непосредственно немыслимого объекта в концепцию является тогда действительной функцией категорий.

(Мир как воля и представление. II. 524.)

Для Канта объект категорий – это не вещь сама по себе, а ее ближайший родственник: это объект в себе, это объект, не требующий субъекта, это единичная вещь, но не во времени и пространстве, поскольку она не видима, это объект мысли, но не абстрактное понятие. Соответственно, Кант фактически (!) различает три вещи: 1) идею, 2) объект идеи, 3) вещь в себе. Первое – это вопрос чувственности, которая, помимо ощущений, постигает также чистые формы восприятия пространства и времени. Второй – дело интеллекта, который мыслит его через свои 12 категорий. Третье лежит за пределами всякого познания.

(ib. 526.)

Ничего подобного в аналитике Канта нет, и Шопенгауэр просто фантазирует. Он даже заходит так далеко, что обвиняет глубокого мыслителя, величайшего мыслителя всех времен, в невероятном недостатке рефлексии, потому что только с помощью интеллекта (разума) он позволил привнести связь в концепцию, что как раз и является одной из его бессмертных заслуг. Послушайте:

Это невероятное отсутствие размышлений о природе яркой и абстрактной идеи приводит Кантена к чудовищному утверждению, что без мышления, то есть без абстрактных понятий, вообще не существует знания о предмете.

(Мир как воля и представление. I. 562.)

Как мы знаем, разум привносит в наблюдение не мышление, а связь. Конечно, мы также думаем, пока смотрим, размышляем над восприятием в понятиях и поднимаемся к познанию мирового целого, его динамической связи, его развития и т.д., но это нечто совсем другое.

Простое восприятие, восприятие объектов, предметов, происходит без концепций и в то же время с помощью концепций.