Он говорит о жизни вида, о бесконечной длительности вида, в отличие от быстротечности индивидуального бытия, о служебных отношениях, в которых находится индивид по отношению к виду, о силе вида и так далее. Он говорит:
Мы видим, что природа, начиная со стадии органической жизни и далее, имеет только одно намерение: сохранить все виды.
Поэтому вид, о котором здесь говорится, так же трансцендентен, как и объективация Единой Воли в органической сфере, которая тождественна ей. То, что верно в отношении последнего, верно и в отношении него, и поэтому я мог бы отказаться от этой темы, чтобы вернуться к ней только в этике, где вид предстает в особом свете. Однако термин «род» имеет то преимущество перед термином «объективация», что он очень знаком, и все всегда думают о нем как о чем-то очень простом. Шопенгауэр не мог игнорировать и эту простоту, и поэтому мы видим, как он, против своей воли, отдает истине честь в следующих двух первых отрывках и заключении третьего:
Последний отрывок, в целом, откровенно жалок и оскверняет дух Шопенгауэра. Как насильственно экзистенция отделена в нем от сущности. Кстати, это красноречивый пример того, как Шопенгауэр умел собрать воедино то, что он должен был иметь. – Правда заключается в том, что род – это не более чем вполне обычное понятие, обобщающее множество похожих или аналогичных реальных вещей. Как все булавки подпадают под термин «булавка», так и все тигры подпадают под термин «тигр». Говорить о роде в другом смысле абсолютно неправильно.
Если сегодня все тигры прекратят свое существование, то исчезнет и род тигров, а оставшийся термин (как в случае с птицей Дуду) не может быть обоснован ничем реальным. Индивидуальное существо не выводит свое существование и свое бытие из приснившегося метафизического рода. В мире существуют только личности, и каждый комар из роя комаров обладает полной и законченной реальностью.
Поэтому я предлагаю, чтобы в науке мы больше не говорили о жизни вида, бесконечности вида и т.д., а использовали вид только как понятие, без каких-либо скрытых мотивов.
Со всеми этими ошибками тесно связано ложное утверждение Шопенгауэра о том, что все причины являются случайными причинами. Мы помним, с какой силой ему пришлось вставить причину между силой и следствием в теории познания, потому что никакая реальность не может быть приписана явлениям как таковым. Эта ошибка в фундаменте теперь распространяется на весь мир как воля.
Малебранш учил, что только Бог является действующим агентом в вещах, поэтому физические причины являются лишь кажущимися, случайными причинами. Шопенгауэр учил тому же самому, только вместо Бога он поставил единую неделимую волю. Конечно, он должен был подчеркнуть странное совпадение, и (мир как воля и представление. I.163/164) он не может найти достаточно хвалебных слов для Малебранша.
Да, я должен восхищаться тем, как Малебранш, полностью захваченный позитивными догмами, которые его век непреодолимо навязывал ему, тем не менее, в таких узах, под таким бременем, так счастливо, так верно поразил истину и знал, как объединить ее с этими самыми догмами, по крайней мере, с их языком.
Однако Малебранш прав: любая естественная причина дает лишь повод, причину для появления этой единой и неделимой воли.
Это явление единой воли живо напоминает явление Иеговы на горе Синай.
Человек верит, что видит сон. Простые эффекты, вытекающие из природы железа, меди, цинка, кислорода и т.д., этих неорганических индивидов вполне определенного характера и с изменяющимися состояниями, насильственно превращаются в явления гравитации, непроницаемости, гальванизма, химизма и т.д., которые все силы лежат за миром и, как предполагается, попеременно овладевают единой материей.