Читаем Философия освобождения полностью

Что же сделал Шопенгауэр из этой доктрины? Он жалуется на последнее объяснение Платона и на концепцию (причину) идеи и придерживается только изначальных форм, которые всегда есть, никогда не становятся и не исчезают. Однако он не оставляет эти формы такими, какие они есть, а изменяет их по мере необходимости. Платон не вывел их полностью из космоса. Он лишь лишил их множественности, а также прихода в бытие и ухода из жизни, и оставил им форму. Шопенгауэр теперь говорит:

В этих двух отрицающих определениях, однако, обязательно содержится в качестве предпосылки, что время, пространство и причинность не имеют для них ни смысла, ни действительности, и что они не существуют в них. (Мир как воля и представление. I. 202.)

Что по отношению к пространству в корне неверно. Мы ясно видим, что Шопенгауэр взял из платоновского учения об идеях то, что его устраивало, и подчинил этому немногому новый смысл, так что платоновские идеи Шопенгауэра следует называть не платоновскими, а шопенгауэрианскими.

Платоновские идеи обычно понимаются как понятия и Платон, во всяком случае, в своих двух объяснениях, предположил, что многие вещи должны быть подведены под одно единство. Однако это допустимо только в случае с понятиями, ибо каждое отдельное существо обладает полной и завершенной реальностью. Высказывание Шопенгауэра:

Идея – это единство, которое в силу временной и пространственной формы нашего интуитивного постижения распалось на множественность; понятие же – это единство, которое посредством абстракции нашего разума было восстановлено из множественности.

(Мир как воля и представление. I. 277.)

это не более чем пустая фраза, ослепительная на первый взгляд, но не выдерживающая никакой критики.

Наконец, я хотел бы обратить внимание на противоречие. Мир как воля и представление. II.414 гласит:

Задуманная таким образом идея еще не есть сущность вещи сама по себе, именно потому, что она возникла из познания одних лишь отношений; однако, как результат суммы всех отношений, она есть действительный характер вещи и, таким образом, полное выражение сущности, которая предстает перед взором как объект.

На десяти страницах далее, с другой стороны:

То, что мы теперь познаем таким образом, есть идеи вещей: но из них теперь говорит более высокая мудрость, чем та, которая знает о простых отношениях.

Какая путаница!


Теперь мы стоим перед чистым, лишенным воли субъектом познания.

Отношения, в которые Шопенгауэр ставит волю и интеллект, нам хорошо знакомы.

Интеллект – это нечто добавленное к воле, полностью подчиненное воле, чтобы получить «существо с множеством потребностей».

Интеллект по своей природе – это подневольный работник мануфактуры, которого его требовательный хозяин, воля, держит в напряжении с утра до ночи.

(Parerga II. 72.)

Объекты мира представляют интерес для воли лишь постольку, поскольку они находятся в некотором отношении к ее определенному характеру.

По этой причине знание предметов, которое служит воле, не знает ничего, кроме их отношений, знает предметы лишь постольку, поскольку они существуют в данное время, в данном месте, при данных обстоятельствах, от данных причин, с данными следствиями, словом, как отдельные вещи.

(Мир как воля и представление. I. 208.)

Это познание по сути своей ущербное, поверхностное. Когда мы отвоевали у объекта ту сторону, которая может быть полезной или мешающей для наших личных целей, мы отбрасываем все остальные его стороны: они не представляют для нас интереса.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука