Читаем Философия освобождения полностью

Но если мы переведем взгляд с нашей собственной скудости и самосознания на тех, кто преодолел мир, в ком воля, достигнув полного самопознания, нашла себя во всем, а затем свободно отринула себя, и кто затем только ждет, чтобы увидеть, как ее последний след исчез вместе с телом, которое она оживляет; Так, вместо беспокойного движения и деятельности, вместо постоянного перехода от желания к страху и от радости к печали, вместо никогда не удовлетворяемой и никогда не умирающей надежды, из которой состоит мечта о жизни желающего человека, нам явлен тот мир, который выше всякого разума, Тот мир, который выше всякого разума, то полное спокойствие духа, то глубокое спокойствие, непоколебимая уверенность и безмятежность, одно лишь отражение которых в лике, изображенном Рафаэлем и Корреджо, является целым и несомненным Евангелием.

(ib. 486.)

Политика.

Однако пусть никто не преувеличивает. Как всякий, даже самый великий гений, решительно ограничен в какой-либо области знания и тем подтверждает свое родовое родство с неправильным и нелепым по своей сути родом человеческим, так каждый несет в себе и что- то нравственно насквозь дурное в самом себе и даже в самый лучший, благороднейший характер будет иногда удивлять нас отдельными чертами дурности, как бы признать его родство с человеческим родом, среди которого всякой степени никчемности, даже жестокости встречается, потому что именно по добродетели из-за этой скверности в нем, из- за этого злого начала он должен стать человеком.

Шопенгауэр.

Надо назвать удачей то, что Шопенгауэр не пытался решить ни одной проблемы философии только с эмпирически-идеалистической точки зрения, но всегда сбрасывал с себя тяжелые цепи и, как реалист, смотрел на вещи. Он сделал это подобно Канту, который, строго говоря, должен был бы остановиться на вещи-в-себе, как X. Если система Шопенгауэра, таким образом, полностью изгрызена противоречиями, то, с другой стороны, она предлагает множество здоровых, подлинных и истинных суждений величайшей важности. В области политики, помимо самых абсурдных взглядов, мы также найдем хорошие и отличные, но, к сожалению, последних ужасающе мало. Причина этого в том, что в этой области даже предвзятый, хорошо обеспеченный буржуа Шопенгауэр смог высказаться. Страдания народа действительно прекрасно описаны, но только для того, чтобы послужить поводом для пессимизма. В остальном у Шопенгауэра есть только слова презрения и пренебрежения к народу и его чаяниям, и если с отвращением отвернуться от этой извращенности отношения великого человека.


Начиная с чистого априорного представления, времени, Шопенгауэр сначала отрицает реальное развитие человеческого рода.

История подобна калейдоскопу, который на каждом шагу показывает новую конфигурацию, в то время как мы фактически (!) всегда имеем перед глазами одно и то же.

(ib. II. 545.)

Все, кто создает такие конструкции хода мира, или, как они это называют, истории, не поняли главной истины всей философии, а именно, что во все времена существует одно и то же, все становление и возникновение только кажущееся, одни лишь идеи пребывают, время идеально.

(ib. 505.)

Поэтому вышеупомянутые философы истории и прославители являются простодушными реалистами, оптимистами, эвдемонистами, а значит, неглубокими людьми и заядлыми обывателями, которые к тому же являются плохими христианами.

(ib.)

Эти обильные излияния желчи разъяренного идеалиста всегда доставляли мне огромное удовольствие, ведь почему он должен был быть разъярен? Но только потому, что он не понял главную истину всей философии, что время идеально, а движение воли реально, и что первое зависит от второго, а не второе от первого.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука