Философия освобождения

Страдания вообще, навязанные судьбой, являются вторым способом прийти к отрицанию воли: действительно, можно предположить, что большинство людей приходят к этому только таким образом, и что именно самоощущение, а не просто признанное страдание, чаще всего приводит к полной покорности, часто только когда смерть близка. – В большинстве случаев, прежде чем произойдет самоотречение, воля должна быть сломлена собственным величайшим страданием. Затем мы видим, как человек, после того, как он был поставлен на грань отчаяния, пройдя все стадии нарастающего страдания, при жесточайшем сопротивлении, вдруг уходит в себя, узнает себя и мир, изменяет всю свою природу и, словно очищенный и освященный ею, с готовностью отрекается от всего, чего раньше желал с величайшим рвением, и с радостью принимает смерть

(Мир как воля и представление. I. 463.)

Я не могу здесь повторять, как государства, через развитие общества, которое они заключают в себе, продолжают формировать идеальное государство. Я хочу сказать только одно. Во времена Канта идеальное государство было лишь образом мечты филантропов.

Реальность давала лишь неопределенный намек на это. С тех пор туман, окутавший ее, рассеялся, и независимо от того, лежит ли она еще в далекой-далекой дали, она уже отбрасывает свою тень на человечество. То, что прожигает тело четвертого сословия, – это жажда просвещения, то есть жажда лучшего руководства, другого движения, движения, которое приведет к концу всякого движения, короче говоря, к искуплению. Это стремление обязательно лежит в основе общего движения вселенной из бытия в небытие. Только глупцы могут думать, что движение мира можно остановить, и только глупцы могут быть введены в заблуждение грязной пеной, которая ложится на низшие классы, и неуклюжими кристаллами, которые указывают на нечто совсем иное, и к которым, на поверхности, присоединяется мощное стремление к образованию. Когда простой человек открывает свое сердце, он почти всегда слышит: «Я хочу избавиться от страданий; я хочу иметь возможность есть и пить, как богатые и знатные люди: это должно быть лучше всего; они – счастливые, мы – несчастные, отверженные, лишенные наследства». Знание тех, кто образован в подлинном смысле этого слова, что чем более высоко развит дух, тем меньше жизнь может удовлетворить, что воля к жизни должна быть по существу несчастной во всех формах жизни – не успокаивает грубого человека, который не позволяет отговорить себя от того, что он один несчастен. «Ты хочешь обмануть меня, ты лжешь, ты стоишь в рядах буржуазии», – кричит он философу. «Ну», – говорит последний, – «ты узнаешь».

И он будет знать, он должен знать, в новом порядке вещей.

И кто далее не распознает тень идеального государства в политических третейских судах нашего времени, в Лиге мира, в лозунге: «объединенные государства Европы», в пробуждении азиатских народов, в отмене крепостного права и рабства, наконец, в словах главы одной из самых могущественных стран мира:

Поскольку торговля, образование и быстрая передача мыслей и материи с помощью телеграфа и пара изменили все, я верю, что Бог готовит мир стать одной нацией, говорить на одном языке, достичь состояния совершенства, в котором армии и военные флоты больше не нужны.

(Грант.)

Не то чтобы лето уже на пороге, но холод зимы уходит из долин, и человечество находится в муках весны.

Как Шопенгауэр представлял себе развитие человечества?