Философия поэзии, поэзия философии

Далее, в отличие от ранних «анналистов», Тойнби обладал огромной востоковедной эрудицией. Вспомним его труды по истории восточного эллинизма, вспомним его суждения по части византийских матриц турецкой истории. Вспомним, что еще в 30-е годы прошлого столетия он обосновал – и как раз на восточном материале – многозначные категории «вестернизации» и «постмодерна»… Так вот, именно обращение к бергсоновским «Двум источникам…» с их утверждением духовной проблематики в родовой истории человечества и помогало Арнольду Дж. Тойнби упорядочивать огромный востоковедный материал. Разумеется, ставший притчей во языцех тойнбианский цивилизационный дискурс выглядит ныне запутанным и догматичным, но он – неотъемлемая и неупразднимая часть историологической традиции Европы (включая и российскую), Америки, Израиля (см.: Рашковский, 2008).

Присутствуя в той или иной мере или акцентировке в самой подвижной текстуре истории[615], эта мистическая, по существу, монотеистическая интуиция единства так или иначе преодолевает фазы склеротизации, ожесточения и декаданса и – худо-бедно – но всё же сообщает истории моменты единства и преемственности. По существу, это утверждение и составляет сердцевину выстроенной на страницах «Двух источников…» учения о диалектике «закрытого общества» и «открытой души».

Силою самоотречения и сострадания, «открытая душа» пророка, поэта, мыслителя, ученого, реформатора – пусть даже отчасти и замутненная упростительными и отчуждающими тенденциями в истории мipoвых религиозных и философских движений – всё же входит в текстуру и содержание истории, исподволь способствуя тенденциям ее восстановления и корректировки. Однако – vice versa – как бы навязчивым фатумом истории оказываются моменты отчуждения творческого порыва (elan) «открытых душ». Отчуждения – если обратиться к нынешнему опыту и нынешней терминологии – в реальных психологических, социокультурных, экологических и экономических условиях жизнедеятельности людей. В реальных, по словам Тойнби, “regularities”. И отсюда – потребность поисков новых (и вместе с тем – вечных) жизненных ориентиров[616] среди тех, кто духовно и социально отчужден – среди (если вспомнить громоздкую терминологическую сетку трудов Тойнби) «внутреннего пролетариата» склеротизирующихся и деградирующих обществ.

* * *

И вновь возвращаемся к философским основаниям трудов Бергсона. При всех ситуативных противоречиях истории, – жесткой и безусловной дихотомии духа и материи, вечности и времени, смысла и факта – нам не дано (см.: Блауберг, 2003, с. 211). В обоснование этой идеи Бергсон вложил весь свой «острый галльский смысл»[617], да еще и помноженный на свой дальний хасидский background. И вот на этом последнем моменте позволю себе кратко остановиться особо.

Бергсон – потомок Шмуэля Збытковера (1756–1801), последнего штадлана Короны Польской, родоначальника семейств Прагеров (основные владения Збытковера располагались именно в Праге – восточном правобережье Варшавы) и Бергсонов (см.: Dia-pozytyw, 2009).

Проблематика «еврейского» Бергсона – еще только в самом начале своей разработки.

Так что обращу внимание на некий столь важный для хасидской традиции каббалистический «след» во всём складе мышления французского философа.

Согласно же каббалистически-хасидской традиции, и наше человеческое существование, и наша динамическая внутренняя жизнь (как раз то, что отчасти совпадает с бергсоновской duree) так или иначе сопричаствует единой и невыразимой божественной Безбрежности (Эйн-Соф), но прежде всего сопричаствует множественности не вполне взаимно конвертируемых, но подчас воспроизводящих друг друга манифестаций (Сфирот) тео-космо-исторической жизни[618]. Манифестаций, которые мы – прямо или косвенно, осознанно или неосознанно – пытаемся взаимно соотнести прежде всего именно в опыте нашей сокровенной внутренней жизни, в нашей duree.

Чтобы как-то более наглядно выразить эту мысль, я бы даже отважился на такие слова: живопись Марка Захаровича Шагала есть некая вольная или невольная художественная транспозиция поставленной нами религиозно-философской проблемы.

Посему я бы переиначил риторический вопрос из «Грозы» А. Н. Островского:

– Отчего люди не летают?

И переиначил бы так:

– Отчего евреи летают?

Если внимательно присмотреться к стилистике и композиции шагаловских полотен, то можно понять, что одни и те же души пролетают различные измерения Богонаполненного, Богонапоённого Бытия. Т. е. пролетают богатство, многообразие и взаимную переплетенность Сфирот. Последние же суть развернутые Всевышним смысловые пространства («речения», «изъявления») Бытия и Вселенной, которые проницает собою открытая и окрыленная человеческая душа (по-бергсоновски – l’âme ouverte).

По человеческому своему естеству, мы прижаты к земле.