Философия поэзии, поэзия философии

Самый первый, ранний и архаичный, религиозно-культурный пласт в каждом из нас – пласт, во многом конституирующий не только элементарные формы подсознания, но и подчас развитые формы художественного и религиозного опыта, – связан с мифологией первобытных и архаических обществ, с человеческим восприятием не только своей зависимости от стихий природы, но и с потребностью выбрать и дать свой ответ этим стихиям: приноровиться к ним в своей практике выживания и хозяйствования, в уходе за собственным телом, в поддержке окружающих, в выстраивании систем личных, внутригрупповых и межгрупповых отношений. Темы одушевленности природы, круговращения мipoвых сил (природно-космические, жизненные, охотничьи, рыболовные и сельскохозяйственные циклы), архаическое моделирование мipa как некоего Древа, со всеми процессами его прорастания из семени, роста, ветвления, постоянного обновления листвы и засыхания, – Древа, пронизывающего собой «трехслойный» космос (мip подземный, «преисподний» – мip наземный, мip живых – мip небесный, мip высших сил)[410] – всё это темы глубочайшей культурной архаики, пронизывающей собой огромные области нашей жизни: от подсознательных и инфантильных переживаний до самых развитых и разработанных форм религиозного, поэтическиго и даже научного символизма [411].

Не случайно российский ученый-латиноамериканист А.Ф. Кофман обращает внимание на тему дерева (оно же – и мipoвoe Древо) как на одну из самых важных тем латиноамериканской поэтической и – шире – словесной культуры: через образ дерева раскрываются и неизбывная драма человеческой жизни, и культурно-исторические судьбы Индейско-латинского Континента[412].

Что же касается религиозного сознания, то обращение к его дальним, – по существу еще дорелигиозным – подсознательным, мифо-символическим – предпосылкам может служить как мощным эмоциональным резервом религиозного и – шире – общекультурного опыта, так и источником его регрессивных тенденций, когда важнейшие духовные и личностные проблемы сводятся к их элементарным, стихийным основаниям. И еще страшнее – когда это обращение драпируется в одежды вульгаризированной «фольк-науки»[413] – в формах будь то вульгарного материализма или вульгарного психоанализа, расизма и т. д. или даже в рафинированных формах натуралистической «культурологии»[414].

Второй существенный пласт общечеловеческого религиозного опыта связан с так называемым «осевым переворотом», с «осевой эпохой» всемipной истории. Само понятие «осевого периода» истории (Achsenzeit) – периода становления основных смысловых векторов, или «осей», общечеловеческого развития – было введено Карлом Ясперсом и означало целую полосу религиозно-философских и пророческих исканий последней половины первого тысячелетия до н. э.: от Китая до народов Восточного Средиземноморья. Несколько позднее Ясперса А.Дж. Тойнби, а насколько позднее – и Ш.Н. Айзенштадт развили идею «великой религиозной революции», обозначив этим понятием не только выделенный Ясперсом период, но и последовавший за ним период становления мipoвых религий, обросших мощными организационными структурами: буддизма махаяны, христианства, талмудического иудаизма, ислама[415]. В историографии, однако, закрепилось не тойнбианское понятие «великой религиозной революции»[416], но закрепилось именно понятие ясперсовское – «осевое время», по умолчанию вобравшее в себя и идею «религиозной революции». Так что масштаб «осевого времени» разросся почти что на целую тысячу лет.

В чём, однако, смысл этой расширенной «осевой» концепции?

«Осевой» период всемipной истории (именно как истории человеческого духа) выдвинул, акцентировал и развил идею непреложной смысловой и нравственной связи между сокровенным внутренним мipoм человека и вечно недосказанным, но всегда насущным для человеческой мысли и культуры духовным порядком Вселенной. Эта идея, хотя и по-разному акцентированная в разных цивилизациях и в разных ареалах Земли, оказалась непреложной предпосылкой последующего выстраивания высокоразвитых традиционных цивилизаций, выстраивания великих религиозно-философских и эстетических систем не только древности [417] и средневековья, но и последующих времен, включая и наше нынешнее время.

Разумеется, в течение последних двух-трех веков абсолютистский накал прежних «осевых» идей существенно ослаб (разговор об их пароксизме в нынешних религиозно-радикалистских, или «фундаменталистских» течениях ожидает нас впереди), но нередко эти идеи имеют свойство принимать весьма утонченные и компромиссные формы. Но всегда важно иметь в виду: первая, религиозно-нравственная «ось», действуя сегодня в более сложных, нежели в традиционные эпохи, системах смысловых, информационных и социально-исторических координат, непреложно присутствует в истории.

И, более того, сама эта «осевая эпоха» во многом обусловила последующую динамику духовной, политической и социально-экономическёой истории вплоть до сегодняшнего дня.