Физическое воспитание

Она направляется к задней двери, но эта мера предосторожности не срабатывает. Он ей не таксист, заявляет мужчина, тянется через переднее сиденье и отпирает переднюю дверь. Ну хоть спереди прокачусь, думает она, хватаясь за соломинку юмора. У нее сразу пересыхает во рту, как только она садится рядом с незнакомцем. Каталина косится на него и покрепче прижимает к себе рюкзак и толстовку. Лишь бы он не заметил, что под ними есть что-то из плоти и крови. Мужчина же занимает собой все пространство. У него голубые глаза, а кожа цветом как вареный рак и страшно жесткая на вид, как будто готова превратиться в панцирь. Вот бы он оказался не человеком, а омаром. Каталина пытается понять, сколько ему лет, но для нее, как для большинства детей и подростков, все, кто старше двадцати пяти, одинаково старые на вид, и любому может оказаться от двадцати до пятидесяти. Она смотрит на волосы у него на руках, кучерявые, светлые, редкие – сквозь них просвечивают сотни веснушек, беспорядочно усыпавших только те места, которые открыты солнцу. Каталина вечно задается вопросом: а что такое веснушки, родинки, бородавки? Являются ли эти дефекты частью божественного замысла, подобно тому как Бог делает одних людей мужчинами, а других женщинами? У тебя будут пигментные пятна. У тебя – комплексы. У тебя – ипохондрия. А у тебя – рак.

Она отвлекается от своих мыслей и смотрит на дорогу. Пристегивать ремень она не стала, потому что ей противно до него дотрагиваться – он такой же пыльный, как капот машины, как бардачок, как боковое стекло, как сиденье под ее задом, – но вскоре она жалеет, что не пристегнулась: машина поворачивает так резко, что она на секунду влетает головой в плечо водителя. Она смотрит на него широко раскрытыми глазами, ожидая объяснений.

– У меня бензин кончается. Заедем на колонку тут неподалеку. Она подешевле той, которая на въезде в город.

При этих словах Каталина чувствует, как по шее сзади стекает струйка пота. Но и когда мужчина ничего не говорит, ей это тоже не нравится, потому что он не молчит, а то и дело издает странные звуки, как будто беспрестанно отхаркивает и сглатывает одну и ту же мокроту. И как он на нее смотрит, ей тоже неприятно – будто оценивает, сколько стоит то, что видит перед собой. В этой машине она чувствует себя заключенной в ловушку, как плевок, заключенный у него во рту. Она не знает, действительно ли они едут на бензоколонку и действительно ли в машине недостаточно горючего – приборная панель настолько грязная, что с пассажирского сиденья ничего не разглядеть. Может, ему вовсе не нужно заправляться и он просто шутит, чтобы заставить ее понервничать. Разве не так же себя ведут многие парни в школе? В начале года ее так доставали: хватали за попу, когда она проходила рядом с ними, или задирали ей юбку. А дальше стало еще хуже, потому что временами они не делали ни того, ни другого (на сотый раз уже неинтересно), а придумали новую забаву: мучить ее неопределенностью – тронут ее или нет, когда она пойдет мимо. Они и теперь иногда так развлекаются, и Каталина, видя, как их веселит девчачье смятение, внутренне закипает от гнева. Она готова каждого из них проткнуть ножом или раздавить одной фразой, но сама не знает, почему себя сдерживает, словно хорошо выдрессированный зверек, и в конце концов это бешенство обретает выход, обернувшись безмолвной менструальной кровью, пролитой в трусы раньше срока, или страшными рассказами в ее тетради, которые все до одного напоминают «Кэрри»[17], только у Каталины страдания в основном выпадают на долю окружающих, а не самой героини. И сейчас, в этой машине, она чувствует знакомую тревогу, чувствует власть, которую имеют одни люди над другими, особенно над ней. Она раздумывает, не выскочить ли на ходу, но знает, что разобьется или ударится так, что не сможет убежать. Еще она думает про отвертку в рюкзаке. Каталина украдкой сует туда руку и пытается нащупать инструмент, но не находит. Как же так, она же вроде не вынимала отвертку. Поищи получше, говорит она себе, наверное, на самое дно закатилась. Каталина сомневается, что сможет ею воспользоваться, но уже одно прикосновение к отвертке ее немного успокоило бы. Она начинает по-настоящему нервничать и уже открыто копается в рюкзаке, но тут мужчина говорит:

– Успокойся, ничего я тебе не сделаю, – и кладет руку ей на коленку.