Физическое воспитание

Однажды, в последнее лето перед школой, когда врачи признали ее здоровым существом почти семилетнего возраста, а болезнь побежденной, Каталина, вместо того чтобы сидеть и смотреть, как мальчики гоняют мяч, набралась смелости и попросилась к ним в одну или другую команду. Паблито, выступая выразителем общего мнения, объяснил, что он и его друзья – большие и ей нельзя с ними играть, потому что ее, такую низенькую, могут нечаянно зашибить. «Отойди. И вообще, шла бы ты лучше домой». Но Каталина не собиралась делать ни того, ни другого и решила, что будет стоять посреди площадки, пока ее не примут в игру. Акция протеста не продлилась и минуты – мяч от ноги родного брата прилетел ей прямо в живот, в самую середину шрама. От удара сначала защипало, потом стало мучительно больно, и у нее брызнули слезы. Каталина даже испугалась, что придется опять ехать в больницу, а ведь с последнего обследования прошло уже почти три месяца. Она так и не спросила Паблито, почему он это сделал, и не пыталась понять его позицию – может, это была позиция первенца, который всегда начеку из-за таинственной болезни младшей сестренки. Но это воспоминание не принадлежит ей, как не принадлежит это тело. Так что в тот момент Каталина возненавидела брата всей душой и решила, что будет на него в обиде, пока он не попросит прощения, то есть всю жизнь, потому что у них в семье не просят прощения – разве что приводят оправдания задним числом, когда вред уже нанесен. А еще она думает, что брат ударил бы по мячу еще сильнее, если бы мог таким образом отправить ее прямо домой. Ища заступничества у материнских юбок, Каталина пожаловалась, что Паблито не дает ей играть в мячик с ним и его друзьями, но утешения не дождалась. Мама посчитала совершенно оправданным тот способ, которым брат вынудил ее вернуться домой.

– Ты должна понимать Паблито. Он же мальчик, а ты… девочка.

«Ты же девочка». Эти слова так и повисли без дальнейших пояснений, и Каталина поняла их по-своему: что девочка значит маленькая, а мальчик значит большой. Точно так же, как думала, что то место у нее тоже называется писюном. В тот момент она смирилась со своей участью и стала изо всех сил налегать на брокколи, красное мясо и горошек (может быть, как раз из-за этого и вымахала потом почти до метра восьмидесяти), веря, что ей не придется быть девочкой, когда она станет большой. Если ее спрашивали, кем она хочет быть, когда вырастет, Каталина не говорила «врачом» или «медсестрой» – говорила: «Хочу быть мальчиком».