Физическое воспитание

Однажды Каталина с Гильермо поговорили по душам. Может, они и обошли что-то молчанием, но хотя бы не лгали друг другу. Она рассказала, что Хуан заводит разговоры на тему, которую все ее знакомые девчонки знают как свои пять пальцев: вот, они ведь уже три месяца как вместе, пора бы, – да к тому же он хочет без резинки. Гильермо сказал, что, на его взгляд, трахаться – это ничего особенного, он сам на каникулах на Страстной неделе чуть не потрахался (правда, он не уточнил с кем), но что касается резинки, лучше не рисковать – СПИДом же можно заразиться. Каталина даже не задумывалась про СПИД; в сексе ее пугало только одно (помимо того, что ей будет больно, брезгливо или противно) – забеременеть. Она полагала, что болезни вроде той, которой страдал дядя Сильвии, не имеют к ней никакого отношения и что она никогда лично не встретит человека, болеющего чем-то подобным, хотя мама ее подруги всем вокруг рассказывала, будто дядя умер от рака, как и множество других одиноких мужчин, живших или умерших у них в районе.

Каталина была уверена, что Гильермо не интересуется женщинами, хотя он с удовольствием с ними общался и даже пару месяцев встречался с одной девушкой, – Каталине кажется, он просто хотел запастись доказательствами на случай, если в школе его снова начнут обзывать педиком. Все же он был не такой, как остальные ребята в классе. Ему не нравились ни кофты в стиле гранж, ни бермуды, ни свободные футболки, ни длинные рукава, закрывающие кисти рук на треть, ни длинные волосы. Он ходил бритый налысо, как солист R.E.M., и любил давать Сильвии советы по поводу гардероба. С Каталиной так не получилось бы, но он все равно, глядя на ее пацанский прикид, ласково говорил, что ей так хорошо и вообще все к лицу. Спасибо, отвечала она и делала вид, что смущается. Бабушки всегда так делают, говорил он. Каталина не помнила свою бабушку, которую видела только в фоторамках в гостиной, но могла поручиться, что та не была бы такой любезной, как Гильермо. Каталина понимала, что Гильермо странноватый: например, он пару раз в том учебном году заходил к ней за тетрадками и зависал в дверях, ошалело уставившись на ее брата, так что даже мама, когда он ушел, спросила: «Дочь, твой приятель с приветом, что ли» И Каталина посмотрела на нее с отвращением, потому что ей не понравилось, как она это сказала. Ее раздражало, что мама никак не поймет, что ее собственная дочь сама вроде как с приветом и вдобавок девственница.

Она пока что не решалась спросить у Гильермо ни про девственность, ни про голубизну, потому что эти слова непроизносимы; потому что им еще два года учиться в средней школе и потому что никуда не делись их семьи, и христианские летние лагеря, и местная церковь, и то, что называется грехом, точно будет называться грехом во веки веков.

Она еще не встречала в школе такого же странного (хотя бы внешне) человека, как она сама. Пару раз у нее получалось фантазировать о близости с таким человеком – как она целует его в губы, в мочку уха, в шею… но, спустившись ниже, Каталина приходит в отчаяние, потому что не знает, что делать с этими частями тела: обвести мочалкой, как она обводит свои соски, или прикрыть глаза, как мама прикрывала ей глаза рукой, чтобы она не видела умирающих детей в больнице. Еще меньше она представляет, что делать, когда она дойдет до того места. В своем воображении Каталина выступает активным субъектом всего процесса, тем, кто решает, как, когда и где трогать тело ее визави – пассивное тело, ведь Каталина берет на себя роль решительного и дерзкого протагониста эротических фантазий, которые никогда не доходят до кульминации. Однако, если у нее случится секс с парнем, он не сможет отличить ее от настоящей девушки, и ей не придется думать, как, когда и в каком месте кого трогать, потому что он сам решит, какие части тела девушки важнее других. Жажда Каталины, женская или нет, остается неисследованной; она не знает ни одной девушки, которая не поддавалась бы влиянию того, что нравится парням – хоть в «Плейбое», хоть на кассетах с порно, которые родители прячут дома. Она думает, что желание девушки, по сути, только сочувствие к желанию мужчины. Она по-прежнему не знает, как к себе прикасаться, с чего начать, не умеет даже бережно мыть собственную вульву, а закрывая глаза, видит только ужасы, которые могут произойти с таким телом, как у нее. В конце концов она так и остается в сомнениях, свернувшись, окуклившись, и ждет, выйдут ли другие из своих коконов целыми и невредимыми.