Читаем Форпост в степи полностью

Как только карета отъехала, Нага вернулся в подъезд, оставив капитана одного. И в это время с противоположной стороны улицы появился закутанный в плащ человек. В ярком свете луны было видно, что в руках он держит по пистолету.

Барков повернулся всем корпусом в его сторону и замер.

— Вы кто, милостивый государь? — он удивленно смотрел на приближающегося незнакомца.

— Я тот, кто не позволит тебе уехать! — ответил мужчина, останавливаясь. — А теперь скажи мне, куда уехала карета?

— Но я не знаю! — воскликнул Барков.

— Это плохо, — сказал незнакомец, навел пистолеты на грудь капитана и нажал на курки.

Грянули два выстрела, и Барков, схватившись за грудь, повалился на каменную мостовую.

Убрав пистолеты, незнакомец быстро пересек улицу в обратном направлении и растаял в ночи.

— Готов! — прошептал выглядывавший из подъезда Нага и прикрыл за собой дверь.

Прибытие второго экипажа ожидалось часом позже. Потеряв интерес к мертвому капитану и даже не позаботившись о том, чтобы убрать его тело с улицы, Нага поспешил в подвал. Его подгоняла мысль о сказочном богатстве, обладателем которого он стал только что. А еще он задумал разделаться с Архипом… Он не собирался тащить этого казака за собой, хотя и дал обещание Жаклин.

* * *

Открыв дверь, Нага повеселел. Легко он сбежал по лестнице вниз, уверенно прошел в конец подвала и только тогда зажег принесенную с собой свечу. Гремя связкой, он подобрал нужный ключ и открыл камеру, находящуюся рядом с той, где содержался Архип.

Комната, в которой хранились бочонки французов, была просторной. В отличие от камеры Архипа, в ней имелось оконце, забранное решеткой, и лучик лунного света едва просачивался сквозь него. Какая тоска!

Нага отыскал глазами бочонки. Они мирно ютились в углу справа. Он облизал пересохшие губы и пошатнулся. У него закружилась голова, помутилось в глазах, а бочонки расплылись блестящими кругами. Он оперся спиной о стену, чтобы не упасть, и пришел в себя лишь после того, как его руки коснулись скользкого покрытия стены, от чего его чувствительный желудок едва не вывернуло наизнанку.

Нага склонился над бочонками и снова пересчитал их. Десять штук. От них несло сыростью и затхлостью. Но их содержимое уже стало собственностью его, Садыка.

Нага выхватил из ножен кинжал и коснулся его острием крышки первого бочонка. Его затрясло. Глаза засияли алчным блеском. Торопливыми движениями он довольно быстро вскрыл бочонок и, отшвырнув крышку, зачерпнул из него горсть монет. Поднеся ближе свечу, Нага рассмотрел монеты и…

Лицо его вытянулось, а руки задрожали. Нагой овладело жестокое душевное страдание. Смуглый цвет лица сменился сероватой бледностью, глаза засверкали диким блеском.

— Черт возьми, медь! — яростно воскликнул он и, отшвырнув с презрением зажатые в руке монеты, набросился на второй бочонок.

Но и здесь его ждало жесточайшее разочарование. Все десять бочонков были заполнены медными монетами.

ВЗГЛЯД Наги стал страшен. Он с такой ненавистью смотрел на бочонки, что, казалось, готов был испепелить их дотла вместе с содержимым. В течение нескольких минут он громко матерился с пеной у рта. Когда запас отборнейших ругательств иссяк, Нага замолчал и, тяжело дыша, задумался.

Он вспомнил, что за стеной сидит на цепи человек, на голову которого он смог бы сполна обрушить всю свою неукротимую ярость. Нага хотел убить кого–то немедленно, сейчас. Издав звериный рык, Нага обернулся к двери, пнул ее ногой, но створка не шелохнулась. Она оказалась заперта…

* * *

Как только Нага спустился в подвал, капитан Барков поднялся с мостовой, отряхнулся и вошел в подъезд дома. Он уже знал, где следует искать Нагу, и потому уверенно направился к двери подвала, которая оказалась распахнута.

Неслышно ступая по каменным ступеням, он спустился вниз и, ни минуты не раздумывая, направился к камерам.

Подкравшись к дверям, Барков остановился. Увидев, как Нага вскрывает бочонки и с какой жадностью рассматривает их содержимое, он презрительно усмехнулся и подумал: «Какая же ты мразь, азиат проклятый!» Стараясь не привлечь внимания «захворавшего золотой лихорадкой» слуги Жаклин, он осторожно прикрыл дверь. Нащупав замок, который болтался на дверной ручке, Барков запер им дверь, а ключи опустил в карман своей шинели.

«Вот и все! — подумал он. — Гадкая ворона в золотой клетке! Интересно, сколько он продержится живым без еды и питья, зато с огромным количеством денег, пусть даже не золотых, а медных?»

Окутанный непроницаемым мраком, капитан продолжал стоять у дверей обеих камер, не торопясь освобождать Архипа. Ему было интересно дождаться момента, когда с алчных глаз Наги спадет пелена жажды денег и он вдруг осознает, что угодил в ловушку. Очень любопытно будет узнать, как поведет себя негодяй в такой неожиданной и ужасной для себя ситуации. И ждать пришлось недолго…

Барков с наслаждением слушал изрыгаемые взбесившимся Нагой проклятия. Он представлял себе перекошенное злобой лицо негодяя, которого постигло жесточайшее разочарование, и с нетерпением дожидался, когда Нага захочет выйти.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза