Франсуа Гизо: политическая биография

Луи Филипп очень хорошо знал о негативном отношении к своей персоне со стороны русского государя. В 1835 г., общаясь с послом Франции в Вене графом Сент-Олером, он отметил: «Я очень хорошо понимаю, каково мое сегодняшнее положение по отношению к европейским державам. Каждый царствующий монарх с большим или меньшим сожалением лицезреет меня на троне Франции, соглашается с моей королевской властью, но только с властью пожизненной. Император Николай I рассматривает всякие персональные отношения со мной так, как если бы я был болен чумой. Он скорее согласится отрезать себе руку, чем написать: Брат мой. По отношению к моему возрасту и характеру такое поведение не совсем уместно. Но не стоит ожидать от молодого монарха подобной философии. Однако если в тот момент, когда мой сын взойдет на трон, все останется в таком же состоянии, катастрофа будет неизбежна»[633].

Глава французского правительства герцог де Брой так отзывался о двусторонних отношениях тех лет: «Ненависть русского императора к нам является все еще самой сильной из всех его страстей. Он никогда не сделает по отношению к нам первого шага. Союз России с нами может быть только военной хитростью»[634].

Итак, отношение Николая I к новому политическому режиму, рожденному революцией, только осложняло международную обстановку, затрудняло экономические и политические контакты между Россией и Францией. Как справедливо отмечал Гизо, «личные чувства человека были распространены на политику монарха»[635]. В то же время императора Николая I, политика весьма реалистичного, гораздо больше, нежели революционное происхождение режима, беспокоил внешнеполитический курс, который намеревалась проводить Франция. Именно внешнеполитические вопросы зачастую вызывали напряженность в двусторонних отношениях. В начале 1830-х это был злополучный «польский вопрос», серьезно подорвавший репутацию императора Николая I и в целом русского самодержавия. Широкие круги французского общества неоднократно выражали в своих печатных органах мысль, что восстание в Польше, начавшееся 29 ноября 1830 г. под непосредственным воздействием Июльской революции, предотвратило возможность возникновения войны России с Францией, поскольку внимание императора Николая I в течение года было приковано к Варшаве; не покорив ее, нельзя было даже думать о движении на Запад. Между тем Франция традиционно поддерживала устремления поляков к восстановлению национальной независимости. С начала сентября 1831 г. первые полосы французских газет были посвящены событиям в Польше. Когда 16 сентября парижские газеты сообщили о штурме Варшавы русскими войсками и о поражении поляков, в Париже в течение нескольких дней происходили антирусские народные манифестации, для усмирения которых потребовалось даже вмешательство войск. Под окнами здания отеля, в котором располагалось русское посольство, раздавались крики: «Долой русских! Да здравствует Польша! Месть!»; камнями были разбиты окна отеля. Люди из окружения Поццо ди Борго советовали ему покинуть Париж, но он решил остаться, тем самым сохранив дипломатические отношения между Францией и Россией.

Несмотря на то, что французское правительство отказалось от идеи оказания вооруженной помощи восставшим полякам как опасной для европейского равновесия и внутриполитической стабильности самой Франции, именно Франция стала одним из основных центров польской эмиграции. Французское правительство в эти годы получало нескончаемые жалобы со стороны русского правительства по поводу пребывания польских эмигрантов во Франции. Нессельроде обвинял французские власти в покровительстве польским эмигрантам, в частности, лидеру польских инсургентов, главе Национального правительства в дни Ноябрьского восстания князю Адаму Чарторыйскому, который в 1804–1806 гг. занимал пост министра иностранных дел Российской империи, а в Париже возглавил консервативное крыло польской эмиграции.

В конце декабря 1834 г. Нессельроде сообщил графу Поццо ди Борго о его переводе в Лондон. Почти год пост посла России во Франции оставался вакантным. Когда же в конце 1835 г. на эту должность был назначен генерал от кавалерии, генерал-адъютант граф Петр Петрович фон дер Пален, ему было предписано предоставить верительные грамоты не королю, а премьер-министру, поскольку в них по-прежнему отсутствовало традиционное обращение. Давая инструкции новому послу, вице-канцлер писал: «Ввиду расхождения в принципах, которыми руководствуются Россия и Франция, наши отношения не могут быть ни тесными, ни проникнутыми доверием»[636].