Французская демократия

Ршится ли, наконецъ, правительство на всеобщее запрещеніе и прекращеніе повременныхъ изданій? На такую мру оно не ршилось даже въ 1852 году; въ настоящее время это кажется уже невозможностью. По словамъ г. Тьера самъ Наполеонъ I какъ будто пришелъ къ тому же заключенію въ 1815 году. Такъ или иначе, a достоврно только то, что отрицаніе свободы печатнаго слова – ничто иное, какъ отмна принциповъ Революціи и уничтоженіе всхъ политическихъ правъ и гарантій. Нельзя не сказать, что, въ этомъ отношеніи, конституціонная Оппозиція сама подала примръ нарушенія конституціи во время послднихъ выборовъ. Если бы журналисты были настоящими друзьями свободы и понимали свое призваніе, то позаботились бы тогда предложить свои услуги демократическимъ комитетамъ и дали бы полную возможность печатно заявиться тмъ мнніямъ, которыя лишены самостоятельныхъ органовъ выраженія. Но взамнъ этого, монополисты журналистики разсудили, что, для удовлетворенія собственнаго честолюбія, имъ гораздо выгодне овладть выборами и пріобрсти въ свою пользу большинство голосовъ. Прибгнувъ къ подобному маневру, гг. Геру, Авенъ, Даримонъ и товарищи ихъ успли попасть въ число депутатовъ законодательнаго собранія. Что отвтили бы они теперь, если бы императоръ обратился къ народу съ такою рчью: «Франція, которую я спасъ въ 1851 году отъ гражданской войны и парламентскихъ интригъ, пропадаетъ снова, благодаря продлкамъ трибунныхъ краснобаевъ и журналистовъ. Я заставляю ихъ молчать. Съ этого же дня прекращаются вс повременныя изданія и остаются только дв газеты: «Moniteur du matin» и «Moniteur du soir»!

И такъ, скажутъ мн, если журналистика представляетъ одинъ изъ самыхъ неизбжныхъ механизмовъ нашей политической системы и если, притомъ, она не подлежитъ ни полицейскимъ уставамъ, ни конкурренціи, ни прекращенію, то лучше всего оставить ее на собственный произволъ и дать ей полную свободу. Такова любимая идея г. Жирардена, который, желая успокоить правительство, пытается уврить его, что журналистика безсильна.

Какъ простое орудіе гласности, печать сама по себ служитъ безразлично, какъ истин, такъ и лжи, какъ свобод, такъ и деспотизму. Она получаетъ значеніе и цну только въ томъ случа, когда становится проводникомъ идей и интересовъ извстныхъ партій. Теперь спрашивается: можно ли сказать, что партіи, вооруженныя печатью, правомъ сходокъ и т. п., безсильны противъ правительства? Разумется, нтъ, потому что вся парламентская система только и поддерживается дйствительною силою партій. Припомните же теперь, какъ пользовались он печатью съ 89 года.

Старая монархія, которая созвала государственныя сословія и произвела Революцію, получившую другое значеніе при учредительномъ собраніи, просуществовала всего три съ половиною года.

Первая республика поддержала своими конституціями II и III годовъ вс вольности и права, данныя покойною монархіей. Что могла эта республика сдлать больше? Она продержалась семь лтъ озарившись страшнымъ свтомъ въ чаду заговоровъ. Завелась она посл государственнаго переворота, жила она государственными переворотами и погибла отъ государственнаго переворота.

Вторая республика также даровала намъ своей конституціей 1848 года вс права и вольности. Она длилась три года и, подобно первой, жила государственными переворотами, реакціями, и кончилась государственнымъ переворотомъ.

Правительства, державшія печать въ страх и загон – первая имперія, реставрація, іюльская монархія – просуществовали дольше другихъ; это обстоятельство доказываетъ только то, что журналистика, эта развратница, въ дйствительности такое подлое созданіе, которое изгибается и ползаетъ подъ ударами. Говоря о деспотизм прошлаго времени, я вовсе не намренъ, конечно, ставить его образцомъ для подражанія; дло въ томъ, что, въ конц концовъ, мы всегда расправлялись съ каждымъ правительствомъ, какъ слдуетъ, и самое долгое царствованіе не тянулось доле восемнадцати лтъ; что значитъ такая продолжительность въ судьб государства! И такъ, я желаю указать только на тотъ постоянный фактъ, что несовмстность печати съ правительствомъ заявляется всегда и непремнно, все равно – даютъ ли ей свободу или держатъ на привязи: въ первомъ случа она душитъ правительство, а въ послднемъ – отравляетъ его существованіе.