Читаем Французская кухня в России и русской литературе полностью

Трюфель вместе с шампанским — гастрономический символ торжества. Авдотья Панаева вспоминает: когда известный литературный критик и историк русской литературы Павел Анненков приобрел права на издание сочинений Пушкина, то его коллеги по журналу «Современник» потребовали отметить это событие именно трюфелями, а «Панаев не вытерпел и сказал ему: — А ты должен сегодня угостить нас всех шампанским. <…> — Да, да, ужином с трюфелями и большим количеством шампанского, надо сделать вспрыски, — опять раздались голоса»[234]. Однако Анненкову, человеку прижимистому и не устраивавшему никаких ужинов за свой счет, и на этот раз удалось отвертеться. Авдотья Панаева также вспоминает, в каком блаженном состоянии духа находился литературный критик и переводчик Василий Боткин, брат знаменитого врача Сергея Боткина, когда приехал с обеда у знаменитой в то время хозяйки великосветского салона Пешель, «которая угостила трюфелями и шампанским»[235].

А Некрасов в своей поэме «Кому на Руси жить хорошо» приводит монолог лакея, гордого тем, что он имел счастье облизывать тарелки, на которых подавался «французский лучший трюфель»:

За стулом у светлейшегоУ князя ПереметьеваЯ сорок лет стоял,С французским лучшим трюфелемТарелки я лизал[236].

Иван Тургенев в шуточном стихотворении «Соборное послание» сетует на то, что желание вкусить «пулярок с трюфелями» перевесило стремление Василия Боткина приехать на встречу с друзьями:

И все наши просьбы,Наши жаркие убежденьяПрезрел; так ужасноЕму захотелосьПоесть ваших пулярокС рисом и трюфелями[237].

На Макарьевой ярмарке, самой главной ярмарке царской России, проходившей в Нижнем Новгороде, в меню ресторанов, по сообщению Павла Мельникова-Печерского в романе «На горах», присутствовал «ескалоп о трюф»[238].

У Алексея Апухтина в «Неоконченной повести» два героя этого повествования, конечно же, изысканные гурманы, граф Строньский и князь Киргизов даже начинают ожесточенный спор о трюфелях: «Граф Строньский похвастался, что в его имении Больших-Подлининках родятся трюфели не хуже французских. Князь Киргизов опровергал это и признавал только те трюфели, которые привозятся из Перигора»[239]. Владимир Филимонов также боготворил перигорский трюфель:

О черный, масляный, душистый,Трюфль, Перигора красота[240].

Перигор, расположенный на юго-западе Франции, к востоку от Бордо, славится трюфелями. Черный перигорский трюфель, хотя и уступающий итальянскому сопернику, белому трюфелю Пьемонта, тем не менее, является одним из самых изысканных и дорогих трюфелей.

Блюда с трюфелем вошли во французскую кулинарию достаточно поздно: только в XVII веке, когда изысканность и утонченность стали доминировать и в кулинарии. У Франсуа Массьяло в конце XVII века трюфель называется truffle. Массьяло приводит большое число блюд с этим изысканным продуктом, среди них — poulard aux truffles (пулярска с трюфелями), filet de mouton aux truffles (филе баранины с трюфелями)[241]. Менон в своей кулинарной книге дает уже современное французское название трюфеля — truffe, и у него еще больше блюд с трюфелями. Это и сосиски с трюфелями (saucisses aux truffes), и цыплята с трюфелями (poulets aux truffes), и пулярки с трюфелем (poulardes aux truffes), и индейка, начиненная трюфелями по-испански (dindon farcis de truffes à l’Espagnole), и другие[242].

Индейка, привезенная испанцами из Америки, на французском языке имеет отдельное название для женского рода — dinde, то есть собственно индейка, и мужского рода — dindon, «индейский петух». Слово dinde появилось в результате слитного написания «d’Inde», то есть «из Индии» — ведь Америка сначала называлась Новой Индией. Заслуга в распространении индейки в европейской кулинарии принадлежала миссионерам-иезуитам, которые начали разводить ее на своих американских птицефермах. Иезуиты в Латинской Америке имели большие владения, а с 1610 по 1768 год даже существовало так называемое Иезуитское государство в Парагвае. Это «иезуитское происхождение» индейки было хорошо известно нашему Владимиру Филимонову, который писал в поэме «Обед»:

Вот изуитов жирный друг,Индейский девственный петух[243].

Массьяло, помимо рецептов различных мясных блюд с трюфелями, приводит рецепт соуса с этими чудесными грибами[244]. О французских соусах следует сказать особо.

Французские соусы и приправы

Соусы

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Очерки по русской литературной и музыкальной культуре
Очерки по русской литературной и музыкальной культуре

В эту книгу вошли статьи и рецензии, написанные на протяжении тридцати лет (1988-2019) и тесно связанные друг с другом тремя сквозными темами. Первая тема – широкое восприятие идей Михаила Бахтина в области этики, теории диалога, истории и теории культуры; вторая – применение бахтинских принципов «перестановки» в последующей музыкализации русской классической литературы; и третья – творческое (или вольное) прочтение произведений одного мэтра литературы другим, значительно более позднее по времени: Толстой читает Шекспира, Набоков – Пушкина, Кржижановский – Шекспира и Бернарда Шоу. Великие писатели, как и великие композиторы, впитывают и преображают величие прошлого в нечто новое. Именно этому виду деятельности и посвящена книга К. Эмерсон.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Кэрил Эмерсон

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука