Не менее характерно и то, что о какой бы группе французской буржуазии Мунье ни писал — о финансистах, чиновниках, купцах-фабрикантах, — их эволюция изображена им лишь в одном направлении: к дворянскому званию и приобщению к публичной власти. Впрочем, становясь в этом случае целиком на точку зрения аристократии XVII в., Мунье считает это благоприобретенное дворянское звание ненастоящим. Даже государственных секретарей и министров, сохранявших буржуазные нравы и обычаи, он продолжает относить к буржуазии, хотя по источникам своих доходов и месту в общественном производстве и общественной жизни они были дворянами и притом уже не в первом поколении. В итоге процесс одворянивания некоторой части буржуазии (в результате чего во французском дворянстве образовались в XVII в. две впоследствии слившиеся группы — старое, родовитое землевладельческо-военное дворянство и новое, землевладельческо-чиновное[24]
) Мунье истолковывает как отсутствие всяких четких граней в социальной структуре Франции. Возьмем приведенный им в этой связи пример: действительно, в семье (особенно начиная с середины XVII и далее до конца XVIII в.) могли быть и чиновники, и военные, и даже зятья из купеческих семей, которые сами уже не были купцами. Но это свидетельствует вовсе не об отсутствии социальных граней, а лишь о консолидации дворянского класса, в котором уже произошло слияние двух групп, утративших свои противоречия, довольно острые во второй половине XVI и в начале XVII в.Взгляд Мунье на эволюцию буржуазии полностью снимает вопрос о положении торгово-промышленной буржуазии, ее роли, ее политической программе, отношении к существовавшим в стране порядкам и налогам, ее нараставшей оппозиции к дворянству и правительству и т. д. Такое отодвигание на задний план главной силы, воплощавшей в себе поступательное развитие капитализма, искажает перспективу при анализе кризиса капитализма, социальной структуры и политической борьбы во Франции.
Характерно, что и в городах Мунье отмечает в первую очередь растущие противоречия между дворянами, финансистами и чиновниками, с одной стороны, и мелкими мастерами и подмастерьями как налогоплательщиками — с другой. Купцы и мануфактуристы не включены в это противопоставление, хотя их следовало бы прибавить к налогоплательщикам, тем более что свой протест против налогов торгово-промышленная буржуазия высказывала очень резко, так как тяжесть их непосредственно ложилась на нее.
Остановимся на социальных противоречиях в деревне. Отношения между землевладельцами и крестьянами в социальном плане Мунье рассматривает очень кратко, отмечая, что источником существования землевладельцев был труд (т. е. эксплуатация) крестьянства. Однако самый характер этих отношений он истолковывает вне классовых противоречий. Решающим моментом и здесь выступает движение цен и зависящая от них рыночная конъюнктура. Можно заключить, что основной причиной превышения всякого рода платежей над доходами мелкого крестьянства автор считает всего лишь экономическую неустойчивость, а не растущую эксплуатацию. Увеличение числа бродяг и нищих он связывает лишь с падением цен и ничего не говорит об обезземелении беднейшего крестьянства.[25]
Краткости ради можно рассматривать вместе всех владельцев фьефов, независимо от структуры их сеньорий, методов хозяйствования и эксплуатации арендаторов и держателей. Однако при анализе классовой и политической борьбы такое пренебрежение к различиям между родовитыми и новыми дворянами сразу же дает о себе знать, как будет показано дальше. Не может не вызвать протеста и утверждение о наличии общности интересов между сеньорами и крестьянами, даже если ее понимать как совместное сопротивление королевскому фиску.Крестьянским и городским восстаниям 1630–1650 гг. Мунье уделяет много внимания и главной причиной их считает вызванный внешней войной тяжелый налоговый гнет. В своем общем виде этот взгляд справедлив (хотя не учтена тяжесть сеньориальной и капиталистической эксплуатации, к которой добавлялись постоянно возраставшие налоги), но анализ восстаний вызывает много возражений.