Французский абсолютизм в первой трети XVII века

Из того, что восстания в городах и в деревнях не направлялись сразу же и прямо против замков и дворцов, т. е. что не было еще отчетливо выраженного лозунга «мир хижинам, война дворцам!», отнюдь не следует делать имеющегося в книге Мунье вывода о том, что это не была война бедных против богачей. Анализ многих восстаний показывает, что, начавшись с антиналоговых выступлений, они часто превращались в такую войну, и тогда дворцы подвергались нападению, причем не потому, что владельцами их были «выскочки» (т. е. ненастоящие дворяне), чиновники и финансисты (надо полагать, что к этим тонким отличиям восставший народ был слеп), а потому, что чиновники и финансисты были богачами и в городах олицетворяли собой власть. В деревнях также дело нередко доходило до нападений на замки, особенно (подчеркиваем это) если это были владения новых дворян, как правило применявших на своих скупленных у крестьян землях более интенсивные, переходные к капитализму формы эксплуатации.

Относительно участия в восстаниях других социальных слоев следует отметить, что участие как таковое, т. е. открытое выступление на стороне восставших, было явлением крайне редким (о мятежах знати мы скажем ниже). Точнее было бы назвать его некоторым попустительством со стороны местных властей, действительно случавшимся довольно часто, но, как правило, лишь на начальном этапе восстания, т. е. пока оно не задевало собственности, что признает и сам Мунье. Он прав и в том, что бывали даже случаи подстрекательства к восстанию со стороны дворян, парламентов и городских властей. Однако значение этого попустительства или подстрекательства Мунье сильно преувеличивает при оценке как отдельных восстаний, так и в целом. На деле привилегированные слои французского общества имели (каждый по-своему) известные претензии к правительству и рассчитывали удовлетворить их, хотя бы частично, путем нажима на него. В том или ином виде они такой нажим осуществляли постоянно, а народные восстания создавали в ряде случаев для этого особо благоприятную обстановку, которой спешили воспользоваться и муниципалитеты, и парламенты, и дворянство. Но это отнюдь не дает оснований полагать, что они присоединялись к восставшим или что восстания возникали лишь в результате их подстрекательства.

Особо следует остановиться на трактовке восстаний аристократии против абсолютизма. Мунье рисует картину широкого и глубокого влияния знати через различные каналы на всю толщу французского общества. Он считает, что именно поэтому гранды вовлекали в свою борьбу массу людей, вплоть до крестьянства. Этот взгляд тоже грешит чрезвычайным преувеличением. В исследовании, специально посвященном гражданским войнам периода малолетства Людовика XIII,[26] мы имели возможность показать как раз обратное, а именно — очень малое влияние аристократии. Она не располагала действенными политическими лозунгами, способными увлечь все слои общества. В 1614–1620 гг. гранды нашли временную поддержку своих притязаний лишь в некоторой части родовитого дворянства. Во время Фронды обстановка была сложнее, но и тогда принцы крови могли лишь воспользоваться ею, а не вызывать или направлять общественное движение по своему усмотрению ради достижения своих целей.

Особо сложными были отношения парламентов с правительством, и в этом с Мунье следует во многом согласиться. Причины оппозиции парламентов и общая оценка их деятельности определены им, на наш взгляд, правильно, хотя навряд ли можно назвать эту ретроградную деятельность «революцией». Но определения, даваемые политической программе парламентов и абсолютизму, вызывают возражения.

Мнение Мунье, что в 1615 г. парламент стремился к установлению монархии, ограниченной политической властью аристократии, и выступал совместно с грандами, является необоснованным. Парламент в 1615 г. и парламенты в 1648 г. нельзя рассматривать под одним углом зрения. В 1615 г. у Парижского парламента не было причин для политической оппозиции правительству, которое он поддерживал, не было и союза его с грандами с целью ограничить монархию. То, что Мунье считает союзом, было на деле кратковременным тактическим маневром, предпринятым с целью защитить особо выгодную для чиновников форму собственности на должности (полетту).[27] Оппозиция всех парламентов, Парижского и провинциальных, оформилась в 1620–1640 гг., когда интенданты подточили их власть и сократили сферу их деятельности. Тогда у них действительно накопилось достаточно причин, чтобы в 1648 г. пытаться претворить в жизнь свои требования. Однако и в начале Фронды сутью притязаний высшего чиновничества было не разделение властей, не расчистка дороги для республики и даже не сохранение достигнутого положения. Парламенты желали вернуться назад, к прошлому, к возрождению своего влияния и веса, которыми они обладали в XVI в. События Фронды наглядно показали реакционность их политического идеала, и далее, вплоть до самой революции, они уже не сошли с этого пути.