Французский абсолютизм в первой трети XVII века

Владение должностью представляло для откупщика надежную гарантию вложенного им в откупа и займы капитала. Благодаря продажности должностей, они уже сами по себе представляли выгодное и надежное помещение денег, которые можно было реализовать в любой момент (путем продажи должности) и даже с прибылью. Поэтому откупщики гнались именно за высшими должностями финансового ведомства (покупка дворянских поместьев и замков находилась у них на втором плане[468]), представлявшими для них своего рода денежный резерв. К тому же должности сообщали владельцам немалый общественный престиж.

Во-вторых, внедряясь в государственный финансовый аппарат, государственные кредиторы получали очень ценную для себя возможность избегнуть реального контроля над своей деятельностью. Все сюринтенданты всегда жаловались — притом вполне обоснованно, — что система отчетности Главного казначейства запутана и сложна до последней степени,[469] что, разумеется, облегчало чиновникам злоупотребления своим служебным положением.

Эти злоупотребления подробно описаны в интересной докладной записке, поданной королю в августе — сентябре 1624 г., т. е. после отставки Лавьевиля.[470] Автором ее является некий Марсильи, должность которого установить не удалось.[471] Приводимые им данные во многом совпадают со сведениями, известными из других источников,[472] но отличаются большой конкретностью. Суть их сводится к тому, что контроль был необходим также и за самим сюринтендантом финансов, обладавшим слишком большой самостоятельностью в маневрировании денежными фондами; в то же время его возможности для реальной проверки деятельности казначеев и откупщиков были слишком малы. Очень интересны также слова Марсильи, что «все деньги во Франции находятся в руках финансистов» (les financiers... ayant tout l'argent de la France). Если иметь в виду высказанные выше соображения о совокупном капитале, привлеченном для финансирования государственного бюджета, это мнение не покажется преувеличением.

Приведенную выше характеристику системы государственного кредита можно было бы расширить за счет включения дополнительных фактов аналогичного характера. Но для целей настоящей работы в этом нет нужды. Главное заключается в том, чтобы показать, что во Франции изучаемого периода система государственного кредита и государственного долга была уже не просто соединена с государственным финансовым аппаратом — она составляла его неотделимую часть. Она зижделась на двух имманентно присущих французскому абсолютизму явлениях: продажности должностей и налоговой системе, построенной на сохранении прерогатив господствующего класса и переобременении всего третьего сословия, в первую очередь народных масс. Разорвать связь между финансовым капиталом и государственным аппаратом могли радикальные реформы, т. е. ликвидация продажности должностей и совершенно иная налоговая система. Хорошо известно, что подобных реформ не смог осуществить ни один из деятелей «старого порядка». Рушились эти устои лишь в ходе буржуазной революции.

* * *

Вернемся к событиям 1623–1624 гг., чтобы рассмотреть политическую и финансовую деятельность непосредственных предшественников Ришелье.

Биография Лавьевиля, особенно вопрос о его социальном происхождении и положении, имеет немалый интерес в связи с необходимостью определить политическую роль финансистов в 1620-х годах.

Маркиз не принадлежал к родовитому дворянству. Отец его (Robert Benoist Milon, sieur de La Vieuville, ум. в 1612 г.) занимал в 1570 г. (вместе с Оливье Лефевром д'Ормессонсм) пост интенданта и главного контролера финансов[473] — такие должности замещались в ту пору исключительно членами чиновничьих, в лучшем случае недавно одворянившихся семей. При Генрихе IV Лавьевиль-отец пребывал при герцоге Невере в качестве его метрдотеля,[474] затем в 1603 г. стал губернатором г. Мезьера, в 1608 г. — генеральным наместником в Шампани и в Ретелуа. Это означает, что от одного из самых крупных вельмож, герцога Невера, губернатора Шампани, он перешел на службу к королю, который его обласкал и предоставил должность великого сокольничьего в 1606 г., дары деньгами и поместьями и т. д.[475] Надо особенно подчеркнуть, что назначение генеральным наместником в Шампани должно было поставить Лавьевиля в плохие отношения с губернатором Шампани Невером, ибо Генрих IV всегда стремился к тому, чтобы между двумя начальниками в провинции не было единодушия, и в своей политике по отношению к вельможам-губернаторам опирался на своих ставленников — генеральных наместников, вербовавшихся обычно не из родовитых дворян.

Таким образом, в карьере Лавьевиля-отца военные функции постепенно перевесили прежние его финансовые должности; в дворянско-придворной среде он был известен как персона довольно значительная, ибо пост генерального наместника в пограничной Шампани был достаточно важным.