Французский абсолютизм в первой трети XVII века

Остается, следовательно, лишь два пункта, лучше известных и лучше освещенных в статье: международная торговля и колониальная экспансия. По первому из них отметим, что автор сам формулирует итог: упадок балтийской и левантийской торговли пришелся на 1620–1660-е годы. По второму он констатирует упадок испанской и португальской колониальных империй, за которым последовал в 1640–1670-х годах упадок также и голландской. Вместе с тем в 1640–1660-х годах начало развиваться в английской Вест-Индии плантационное хозяйство, экспортировавшее свою продукцию в Европу.

Коснемся сперва колониальной экспансии. Кризис ее заключался, по мнению Хобсбома, в переходе гегемонии от одних стран к другим: от Испании и Португалии к Голландии, затем к Англии. Добавим, что этот переход означал и качественное изменение системы: от преимущественного грабежа и неравноправной торговли к установлению более или менее регулярного плантационного хозяйства и колонизации как таковой. Но переход гегемонии сам по себе не может служить показателем или доказательством наличия общего кризиса европейской экономики. Он отражает другое: последовательный выход на арену колониальной экспансии тех стран, которые по уровню своего капиталистического развития становились к этому все более и более способными и путем ожесточенной борьбы отнимали от своих предшественников на этом поприще большую или меньшую долю добычи.

В конечном итоге из всех пунктов остается, на наш взгляд, лишь один: бесспорный кризис балтийской и левантийской торговли в 1620–1660-х годах. Характерно, что к этому же периоду Хобсбом приурочивает и сам кризис.

Нам представляется, что в основе всей концепции кризиса лежит— как единственно достоверный комплекс фактов — упадок балтийской и левантийской торговли.[42] Это в свою очередь принуждает ставить вопрос о причинах кризиса в другой плоскости, чем сделано в анализируемой статье.

Не следует ли приписать сокращение торговли на Балтике и в Средиземноморье первой общеевропейской войне, известной под именем Тридцатилетней, и другим войнам, происходившим в отдельных частях Европы в 1650–1670-х годах? Вопрос этот не может не возникнуть, и, предвидя его, Хобсбом приводит свои возражения. По его мнению, война не могла быть причиной — она лишь усугубляла имевшийся повсюду кризис. Война затронула только некоторые области Евоопы, а кризис имел место также и там, где никаких военных действий не происходило. Кроме того, масштабы вызванной войнами XVII в. разрухи сильно преувеличены. Мы теперь знаем, что даже после небывало разрушительных войн XX в. достаточно 20–25 лет, чтобы была возмещена убыль населения, восстановлено капитальное оборудование и достигнут прежний объем производства. Если в XVII в. темпы восстановления были много ниже, то опять-таки этому способствовало наличие кризисной обстановки. Помимо того, принесенным войной потерям надо противопоставить стимулированное ею же развитие горного дела и металлургии, а также временные подъемы промышленности в странах, не участвовавших в войне (например, в Англии в 1630-х годах). Наконец, Хобсбом ставит и такой вопрос: не была ли сама война (он имеет в виду Тридцатилетнюю войну) вызвана кризисом и не потому ли она растянулась на такой срок? Впрочем, автор считает такую точку зрения умозрительной и дальше ее не развивает.

Выше мы уже имели случай критиковать аналогичные взгляды Мунье и в дальнейшем вернемся к обсуждению вопроса о воздействии войны на состояние экономики в XVII в. Здесь же отметим, что доводы Хобсбома представляются неубедительными. Им, так же как и доводам Мунье, присущи значительная модернизация и априорность.