Хобсбом подчеркивает стоящие перед ним трудности, коренящиеся в слабой разработанности экономической истории XVII в. Бесспорное впечатление, что «в середине XVII в. в жизни Европы произошли настолько глубокие изменения, что мы обычно считаем их одним из самых крупных рубежей в новой истории»,[64]
не может быть доказано с достаточной убедительностью.Но все же он считает, что главным следствием кризиса XVII в. была значительная концентрация экономической мощности (économie power
). Этим кризис отличался от кризиса XIV в., который дал противоположный результат в виде усиления мелкого местного производства, приспособившегося к трудностям, сокрушившим домениальное хозяйство. Экономическая концентрация XVII в. и прямо, и косвенно подготовила промышленный переворот. Прямая подготовка заключалась в усилении рассеянной мануфактуры за счет цехового ремесла (т. е. передовой экономики за счет отсталой) и в ускорении процесса капиталистического накопления; косвенная — в способствовании увеличению объема сельскохозяйственной продукции и в других моментах. Наряду с этим кризис принес и много отрицательных последствий, даже частичный регресс, если смотреть с точки зрения возможности промышленного переворота. Многое в ту пору делало наступление последнего сомнительным. Если бы английская революция не удалась, — как не удались многие другие революции XVII в., — вполне возможно, что ход экономического развития сильно задержался бы. Однако в целом кризис привел к определенно прогрессивным итогам.Хобсбом считает, что экономическая концентрация имела место во всей Европе, хотя и в разных формах. В Англии эпохи Реставрации и в странах Восточной Европы крупные помещики выиграли за счет крестьян и мелких дворян. В непромышленных зонах города выиграли за счет деревни. Те области Восточной Европы, где города пришли в упадок из-за могущества магнатов, представляют собой лишь подтверждающее правило исключение. Когда же помещики были недостаточно сильны, чтобы заменить города в эксплуатации деревни, в городах имела место концентрация богатства. В промышленных зонах произошла замена цехов сельской промышленностью, находившейся в руках крупных отечественных или иностранных купцов. Можно рассматривать как концентрацию и некоторое перераспределение отраслей промышленности: мануфактуры, работавшие на национальный или заграничный рынок, росли в некоторых районах за счет имевшихся повсюду мелких мануфактур, рассчитанных лишь на областные рынки. Крупные столицы везде росли за счет прочих городов и деревни. Международная торговля сконцентрировалась в приморских странах, а внутри них — в столицах. Возрастающая сила централизованных государств также способствовала экономической концентрации.
Остановимся пока на этих общих соображениях. Если с некоторыми из них можно согласиться, то другие[65]
— и главное концепция в целом — вызывают возражения. Прежде всего, почему подобные явления следует считать последствиями кризиса? Даже если принять точку зрения Хобсбома о наличии многогранного экономического кризиса в XVII в., и то его связь с экономической концентрацией представляется сомнительной. Если же учесть, что единственным несомненным фактом является кризис сбыта западноевропейской промышленной продукции на балтийском рынке, подобная связь оказывается необоснованной и выведенной скорее умозрительным путем.В самом деле, как мог упадок балтийской торговли сам по себе ускорить
основные — из числа учитываемых Хобсбомом — процессы, т. е. разложение социальной структуры деревни, появление технических усовершенствований, экономическую концентрацию, в свою очередь ускорившую развитие рассеянной мануфактуры, капиталистическое накопление и рост сельскохозяйственной продукции? Если временно был затруднен сбыт на одном из внешних рынков, то почему он смог привести к столь далеко идущим последствиям, как преодоление (и притом радикальное) препятствий на пути развития капитализма вообще? Если даже принять всю концепцию Хобсбома и распространить кризис сбыта на все внешние рынки и на внутренний рынок всех стран, нельзя не поставить вопроса: какие же именно причины вызвали перелом и содействовали росту спроса и изживанию кризиса сбыта? Какие экономические факторы определили этот перелом, датируемый примерно 1680 г.? Присущи ли они капиталистическому способу производства в мануфактурный период? Можно ли усмотреть в кризисе XVII в. характерную для кризисов капитализма последовательную смену фаз, приводящую к подъему? Может быть, он протекал через какие-то иные стадии? Эти важные вопросы Хобсбом не ставит. Возможно, что на многое еще нельзя сейчас ответить, но такие проблемы необходимо хотя бы поставить.