Французский абсолютизм в первой трети XVII века

Замечания Хобсбома также касаются Англии, но, к сожалению, они слишком кратки.[158] Хобсбом подчеркивает, что его согласие с Тревор-Ропером состоит лишь в том, что оба они считают причиной английской революции кризис старого порядка. Далее их оценки расходятся. Тревор-Ропер утверждает, что развитие капитализма могло совершиться и без революции, мирным путем. Хобсбом метко нащупывает самое уязвимое место в аргументации Тревор-Ропера, считающего, что многие экономические реформы не могли быть реализованы при Якове I и Карле I лишь вследствие сопротивления со стороны двора. Молчаливо отбрасывая мотивировку этого сопротивления бесталанностью королей, Хобсбом совершенно правильно объясняет провал реформ невозможностью их осуществления в условиях старого порядка. Именно поэтому-то и понадобилось уничтожение последнего, и тогда, т. е. после революции, сложилась совсем иная ситуация. Поэтому Хобсбом считает, что этот поворот случился не просто после революции, но благодаря ей. Тревор-Ропер хочет доказать, что, не будь бесталанных королей, внутренние реформы старого порядка привели бы к тому же результату; однако реальных доказательств у него нет.[159]

Основной вопрос, интересующий Хобсбома, касается подготовки условий для промышленного переворота. Под этим углом зрения он и рассматривал в своей статье экономический кризис XVII в., обращая главное внимание на родину этого переворота — Англию. В Голландии феодальная экономика не допустила подобного явления (т. е. промышленного переворота);[160] во Франции не допустил его меркантилизм, роль и масштабы которого преувеличены Тревор-Ропером.

По поводу стимулов, двигавших людьми, участвовавшими в революции (они не ставили себе сознательно целей развития капитализма — довод, ставший прямо-таки «классическим» в устах реакционных буржуазных историков), Хобсбом замечает, что намерения людей, с одной стороны, и социально-экономические результаты их действий — с другой, могут не совпадать. Расходятся они и в данном случае. В заключение он резонно возражает против приписывания марксизму взгляда, будто все глубокие социальные перемены обязательно должны независимо от условий принимать форму насильственных революций классического типа. Сомневается он и в том, чтобы кто-либо из марксистов придерживался мнения, будто все революции XVII в. являются буржуазными, капиталистическими и неудачными во всех странах, кроме как в Англии.

Надо признать, что аргументация Хобсбома вполне убедительна для любого историка, достаточно знакомого с экономической историей Англии XVI–XVIII вв. Однако она была отброшена Тревор-Ропером в его ответе,[161] как недоказательная. Таким образом, полемика между марксистом и буржуазным историком свелась к требованию доказательств. Между прочим, это лишний раз подчеркивает насущную необходимость переводов трудов советских историков по истории западноевропейских стран на иностранные языки.

Очень интересно выступление профессора Вашингтонского университета Хекстера.[162] Он считает статью Тревор-Ропера показательной в том плане, что наконец-то английский историк отважился покинуть родную почву отечественной истории и занялся событиями на континенте не только в связи с морскими победами Англии, выгодными для нее мирными договорами или ее моральным превосходством над прочими европейскими народами. В этом отношении вклад Тревор-Ропера особенно нагляден при сопоставлении с тем, что написано английскими историками хотя бы за последние 50 лет. Традиционная изолированная позиция английской историографии и созданный ею миф о первенствующем значении развития английского «среднего класса» кажутся американскому историку неоправданными, и он приветствует попытку Тревор-Ропера вырваться на простор общеевропейской истории. Хвалит он его и за отказ от старой традиции, связывавшей кризис середины XVII в. лишь — с ростом буржуазии. Исследуя эти проблемы, Тревор-Ропер вкладывает более широкий смысл (новый для англичанина!) в такие понятия, как меркантилизм, пуританизм, двор, страна и т. д. В своем полном «европейском» звучании эти понятия должны послужить структурными элементами при дальнейшем исследовании истории первых столетий нового времени (т. е. XVI–XVII вв.).

Однако рисуемая Тревор-Ропером картина носит столь общий характер, что, вместо того чтобы разъяснять, автор гораздо больше затемняет, не говоря уже о том, что он просто опускает многое из того, что не укладывается в его концепцию.[163]