Французский абсолютизм в первой трети XVII века

Косман не ставит перед собой задачи дать какую-то иную трактовку кризиса и революций XVII в., но, вскрыв внутренние противоречия в концепции Тревор-Ропера и подвергнув сомнению основной тезис о противоположности «страны» и «двора», он в сущности, лишил эту концепцию всякого основания. Поэтому в своем ответе[167] Тревор-Ропер должен был больше всего считаться с его замечаниями. Он перешел в контратаку и заявил, что Косман требует в датировке начала кризиса такой точности, которой историческая наука не в состоянии дать.[168] Но вместе с тем Тревор-Ропер вынужден был признать недостаточность своих определений и аргументации, вызванную, по его словам, ограниченными размерами статьи. Так, он считает необходимым уточнить, что после 1620 г. кризис стал ощутимым для всей государственной системы Европы (правда, он признает, что Голландию следует исключить). Экономические перемены были вызваны депрессией 1620 г., военные и политические — Тридцатилетней войной.

К этому следует еще прибавить указанные Мунье эпидемии и голодовки.

Тревор-Ропер признает неясность своей терминологии — «двор», «аппарат» и т. д. В аппарат он включает и все церковные должности,[169] ибо церковь стала в ту пору частью бюрократии и своим влиянием в массах укрепила пошатнувшуюся было позицию двора. Отвечая Хекстеру, он отрицает социальную роль диссолюции, ибо земля продолжала эксплуатироваться прежним способом (что не соответствует действительности!). Диссолюция важна лишь тем, что она не допустила возникновения в протестантских странах новых сильных духовных орденов.

Признает Тревор-Ропер и значение войны. Теперь он склонен приписывать ей даже главную роль. Но войну нельзя отделять от формы общества. Для Испании, например, она была лекарством от болезни, возникшей еще в мирное время.

Основной свой тезис он формулирует в ответе таким образом: был общий кризис структуры,[170] но переход от него к революции требовал определенных политических событий.

Антитезу «двор — страна» он признает упрощением, которое и вызвало возражения Космана и Мунье. Следовало уточнить, что социальные кризисы вызываются не четкой оппозицией взаимоисключающих интересов, но борьбой интересов внутри одного организма. «Двор» и «страна» — не противоположные понятия, они постоянно перекрывали друг друга. Но тем самым Тревор-Ропер снимает свой основной тезис.

Можно, следовательно, считать, что ему не удалось разбить выставленные против него возражения. Его теория не встретила поддержки в рядах его коллег. Они возражали против необоснованного и произвольного обращения с фактами. Со всякими реверансами и комплиментами яркому и образному стилю Тревор-Ропера они тем не менее раскритиковали его «смелую», но беспочвенную концепцию.

Однако они не коснулись методологической основы теории Тревор-Ропера. Лишь Хобсбом возражал ему с других методологических позиций; остальные оставались в пределах тех же тем и тех же исторических категорий. Они не заметили (или не захотели заметить) достаточно откровенно высказанной мысли о возможности и необходимости снятия «революционной ситуации», (хотя эти слова и поставлены в кавычки, но употребление марксистской терминологии очень показательно) путем своевременных реформ. Они обошли молчанием этот очень симптоматичный тезис. Их не заинтересовал также и вопрос, почему же авторитетный профессор старейшего английского университета выступил с теорией, столь разительно расходящейся с фактами. Они подвергли обоснованной критике его произвольную интерпретацию фактов и произвольный их отбор. Но никто из них не подверг анализу исходную посылку — само наличие многочисленных одновременных «революций».

Между тем самое уязвимое место в теории Тревор-Ропера составляет именно эта исходная посылка, из которой затем выводятся все прочие положения. Оспаривать только последние, не касаясь первоначального ядра теории, означало бы рубить побеги, оставляя в покое корни, и тем самым давать возможность появления новых побегов.

На наш взгляд, теория Тревор-Ропера, реакционная и научно бесплодная, представляет собой попытку «создать» множество революций, чтобы затем немедленно все их «разрушить». Именно все, ибо в его изложении даже английская революция оказывается печальным и временным следствием какой-то удивительной бесталанности первых Стюартов. Революции совсем необязательны и — если уметь их предвидеть и парализовать реформами и достаточной гибкостью политического гения, — не страшны, ибо подавляющее их число кончается провалом (в приведенном Тревор-Ропером списке из семи «революций» лишь одна, английская, избегла участи остальных шести). Все эти «революции» нужны автору не для серьезного исследования и сопоставления, а для доказательства их обреченности.