Фуэте на Бурсацком спуске

— Во-первых, не одну, а вместе с балериной Штоль. Галюня числится в комнате у Нино́, хотя живет по большей части у родителей. Во-вторых, не судите о том, до чего ваш мозг еще не дорос! — Ирина говорила грубые вещи совершенно ровным тоном, потому нельзя было понять, обижается она, пытается обидеть или просто поддерживает разговор. — Ма у меня большая молодец. Она всегда, когда это уместно, старается судить по-справедливости. Муж Нино́ был героем! Помощником начальника милицейского отряда. Попал в засаду в 18 году, был убит бандитами наповал. Если бы не эта смерть, Нино́ было бы положено семейное общежитие. В смерти этой она не виновата, значит… — Ирина вдруг выдохлась. — Вообще, я в этом всем не разбираюсь. Имеете претензии — озвучивайте Ма или администрации. И, кстати, мы уже пришли…

Не доходя до изящного здания Малого театра, увенчанного знаменитыми треугольными башенками со шпилями, троица свернула во двор.

— Вот этот дом, — сказала Ирина, перейдя на заговорщический шепот и кивая в сторону довольно-таки облупленного длинного двухэтажного домика. — Вообще-то это злачное место. Но дружное и… даже не знаю, как сказать… Наполненное особым душевным теплом. Я даже крыс и тараканов перестала бояться, чтобы сюда на знаменитые Жаткинские посиделки ходить…

— Чем это оно такое злачное? — удивился Коля. — Общежитие как общежитие.

— Старые газеты писали, что нигде кафешантаны не отличались таким откровенным цинизмом и развращенностью, как в Харькове! Так вот, при Малом театре до революции было такое кафе. И атмосфера была соответствующая. Сюда приходили покутить, посмотреть неприличные фильмы, поразвлекаться с девицами… — Света вспыхнула, Коля закашлялся, а Ирина преспокойно продолжала: — А жили эти девицы не где-нибудь, а ровно в здании нашего общежития.

— А березильцы знали, что их селят в… в… в такой дом? — спросила Света.

— Наверное… Но разве это важно? Не дом красит человека, а человек дом. И потом, до березильцев и до своего перевода в Киев здесь уже квартировали актеры Русской драмы. Они уже сменили дому дух. Да и вообще, все ж лучше, чем, как когда-то, жить на улице.

— Как когда-то?

— Да, это долгая история. — отмахнулась Ирина. — Впрочем, расскажу, чтобы скрасить дорогу.

Лесь Курбас в первый раз привез труппу на работу в Харьков в самом начале 1920-х. Полные замыслов и идей, они приехали и только на месте поняли, что, согласившись переехать, не задали Упрактекам ни единого вопроса про бытовые условия.

— Что за Упрактеки? — не понял Николай.

— Типа нынешних Главискусственников, но подобрее, — ответила Ирина, действительно полагая, что все пояснила.

— Работники Управления академических театров, — пришлось вмешаться Свете.

Сдержанным кивком Ирина то ли подтвердила, то ли поблагодарила и продолжила рассказ:

— Упрактеки про хозяйственные вопросы тоже как-то не подумали. В итоге всю труппу поселили в одной большущей комнате — бывшем ресторане при закрывшейся гостинице. Помещение служило и залом для репетиций, и спальней (по периметру была набросана солома). Столовая, которая должна была обслуживать театр по карточкам, закрылась на ремонт, а буржуйки для отопления помещения еще не завезли. Короче, труппа довольно быстро распалась — часть актеров вернулась в Киев, часть нашла подработки в Харькове. Лесь Курбас с семьей тоже уехал, — тут Ирина заговорила громко и пафосно, явно подражая газетным интонациям Морского: — Ущемленный, но не сломленный, он вновь привез свой театр в Харьков спустя четыре года. И это было триумфальное возвращение!

— О чем это вы так вдохновенно вещаете, душечка? — Из подъезда, ловко отшвырнув тяжеленную дверь, вышла маленькая седая женщина в пальто, но без шарфа и шапки. — Вы сказали «дух», и я, конечно, не могу не спросить. Нино́ воскресла?

— Э… Здравствуйте, Ванда Адольфовна. Не воскресла. Нет, — растерялась Ирина.

— Ну, нет, так нет, — вздохнула женщина и грустно улыбнулась. — Я так и думала. Но человек рожден для счастья, сами понимаете. Завтра похороны. А я фантазирую себе всякое. На самом деле инсценировать собственную смерть ради какой-нибудь игры было бы вполне в стиле Нино́. Когда не надо, она вечно устраивает свои розыгрыши, а как умирать, так — на́ тебе — все честно и по-настоящему.

— Вы с ней дружили? — осторожно спросила Света.

— Очень, — лаконично ответила женщина. — И Лесько ее тоже любил. Впрочем, он всех любит, а я со всеми дружу. Жизнь есть жизнь.

Незнакомка, едва ступив на улицу, зябко поежилась и снова взялась за подъездную дверь. Причем, почему-то не за ту, через которую вышла, а за соседнюю.

— Лесько? — ошарашенным шепотом переспросила Светлана. — Это та самая Ванда Яновичева? Мама Леся Курбаса? Это вот прям лично она, да?