Гадюка на бархате (СИ)

Полная сожаления о своих несбыточных фантазиях, Луиза сладко потянулась, невзначай коснувшись рукой бедра любовника. Но стоило Вилли попробовать притянуть её к себе, как Луиза легко вспорхнула с кровати и направилась к стоявшему у стены креслу, обитому тёмно-бордовым бархатом. На нём оставались лежать сваленные в беспорядке предметы гардероба, принадлежавшие как Вилли, так и самой императрице. Но Луиза сейчас потянулась отнюдь не к своему платью или нижнему белью.

Её внимание привлёк алый с золотым шитьём мундир Вилли, который она и накинула на плечи. А после медленно повернулась к любовнику с лукавой улыбкой на губах:

— Мне ведь идёт красный, верно?.. Как вино, рубины и… имперские орлы!

Спрыгнув с постели, Вилли в пару шагов оказался рядом с Луизой, глядя на неё сверху вниз. Он ощущал нарастающее возбуждение, сквозь которое уже почти не пробивалось отвращение к себе. И, положив ладонь на нежную шейку своей любовницы — та тут же задрала подбородок, словно зверь, просящий ласки — Вилли негромко произнёс, очерчивая указательным пальцем контур её лица:

— Скорее — как кровь и пламя… Скажи, это ведь ты велела убить Гюнтера Зальма? — ладонь Вилли чуть сильнее обхватила белое горло, и ответ Луизы прозвучал несколько сдавленно:

— Кого?.. Зальма?

— Моего лейтенанта. Мальчика, который единственный из гвардии пошёл против нас в ночь переворота, — теперь в голосе Вилли явственно слышалось напряжение.

— Ах, этого, который оскорблял меня… Нет, что ты — я хотела, чтоб паршивца повесили, на центральной площади! Это была бы подходящая смерть для него — позорная!.. А зарезать тайком — фу, так скучно! Я даже расстроилась, когда узнала об этом. Понятия не имею, кто такое мог сделать… Так мне идёт красный?..

— Пожалуй, — Вилли ослабил хватку и теперь касался Луизы совсем невесомо. — И синий тоже — такой же, как твои глаза. И как зеннавийский огонь.

— О, да! Именно он! — она со смехом запрокинула голову ещё сильнее, а её ручка — очень гладкая, но с чуть царапающими острыми ноготками — скользнула между ног любовника.

***

В итоге всё вышло почти так же просто, как Вилли и думал. Стражники, которые охраняли карету канцлера, просто не могли предположить, что подошедшие к ним — всего в паре кварталов от особняка Вильбеков — с каким-то обыденным вопросом гвардейцы выхватят мечи. Да и оружием морицевы полубандиты владели гораздо хуже, чем люди Вилли.

Поэтому всё было кончено быстро и без лишнего шума, а затащить в пару карет трупы и утихомирить самого канцлера, пригрозив тому кинжалом, оказалось делом ещё нескольких минут.

Двухэтажный фахверковый дом — ныне обшарпанный и постепенно разрушающийся — в когда-то приличном, а теперь — неумолимо превращавшемся в трущобы районе столицы, Вилли присмотрел заранее, убедившись, что поблизости от него даже ясным днём стоят тишина и запустение. Так что когда гвардейцы вытащили из кареты уже не пытавшего сопротивляться канцлера, это не привлекло ровно ничьего внимания.

Вилли лично завёл Морица в густо покрытое пылью и паутиной помещение на втором этаже дома. Пленник держался спокойно, лишь пристально разглядывал всё вокруг. Даже после того, как поправший все принесённые им клятвы капитан принялся приковывать Морица к чёрной каминной решётке наручниками — очень похожими на те, что Гончие припасали для колдунов, только выполненными из обычного металла — тот не проронил ни слова.

И лишь когда Вилли отступил в сторону, доставая некий предмет — в полумраке комнаты трудно рассмотреть, какой именно — из услужливо протянутой одним из гвардейцев кожаной сумки, Мориц осведомился презрительным тоном:

— Может быть, вы всё-таки потрудитесь объяснить мне, что означает всё это представление, капитан?

— А это не представление, — Вилли счастливо улыбнулся, но через мгновение опять стал серьёзным. — Это казнь, ваша светлость. Казнь изменника, посмевшего поднять руку на императрицу.

Вот теперь Мориц изменился в лице и дёрнулся, пытаясь освободиться. Бесполезно — прочными были как оковы, так и решётка.

— Я должен был догадаться, что эта распутная девка однажды пойдёт против меня, чтоб ей сгореть!..

— О, нет, — его собеседник прицокнул языком, похоже, наслаждаясь моментом. — Гореть будет вовсе не она… Знаете, что это?

Жестом фокусника Вилли поднёс почти к самому лицу Морица довольно большую металлическую флягу — а потом быстро отодвинул руку и отвинтил с этого сосуда крышку. По комнате разнёсся сладкий тяжёлый запах гиацинтов. Он был таким сильным, что казалось будто цветами — причём, слегка подвядшими — завалили половину помещения. Мориц задёргался ещё сильнее, теряя всю свою обычную надменность.

— Нет!.. — хрипло выдохнул он, и улыбка вновь появилась на лице Вилли.