Гадюка на бархате (СИ)

— Во-от как? — протянула она, уже успев засунуть горячую ладошку за ремень его штанов. — А я, что-то, знаешь ли, калекой тебя совсем не ощущаю…

— Дьявол, я с тобой рехнусь когда-нибудь! — почти прорычал Рихо, подхватывая возлюбленную под обнажённые бёдра, чтобы уже через мгновение распластать её на казавшейся теперь вполне привлекательной постели. Шёлк блузы затрещал, поспешно сдёрнутый под шипение её владелицы: «Лутецийская работа!.. Не порви, варвар!», но очень скоро той сделалось совсем не до судьбы изящной вещицы.

***

Дождь за окном прекратился, но боэннская ночь оставалась всё такой же сырой и холодной. Промозглая тьма словно бы пыталась дотянуться своими щупальцами до жарко натопленной спальни, и огоньки свечей в серебряных подсвечниках подрагивали от сквозняка.

Ложиться сегодня Габриэль не собирался и, зябко поёжившись, уселся в кресло рядом с маленьким прикроватным столиком, который занимала очередная стопка церковной документации.

По мнению Рихо, донесения должны были непременно сниться молодому кардиналу в кошмарах, и временами тому казалось, что друг не так уж далёк от истины. Но сейчас раздумья о Рихо и кошмарах невольно заставили Габриэля вспомнить один сегодняшний разговор.

…Эулалия смотрела внимательно и жадно. И Габриэль видел в больших чёрных глазах такую абсолютную веру в него, какую предпочёл бы не видеть никогда. Потому что слишком хорошо знал, до чего человека способно довести слепое поклонение кому-то смертному.

— Ваше высокопреосвященство, — наконец несмело нарушила тишину она. — Вы говорили, что господину Агилару тоже, как и мне приснился странный сон?.. А что именно он видел?

— Господин Агилар оказался не столь откровенен, как ты. Он ничего толком мне не рассказал, кроме того, что в этом кошмаре оказался словно бы в твоём теле. И ещё говорил про какого-то Сандро из вашего Ковена…

Уже через мгновение Габриэль пожалел о том, что поделился со своей посетительницей словами Рихо. Услышав имя «Сандро», та побелела как мел и вжалась в спинку стула, на котором сидела. В глазах её читался настоящий ужас, а тонкие пальцы судорожно вцепились в край габриэлева письменного стола.

— Ваше высокопреосвященство… — прошептала она и замолкла, похоже, боясь расплакаться.

Габриэль хорошо себе представлял, как в Стихийном Ковене обращаются с адептами. В Обители Терновых Шипов нравы магов изучали не менее тщательно, чем охотник изучает повадки опасного зверя. И он догадывался, что успело выпасть на долю Эулалии, до того, как она успела стать личной ученицей Сигеберта.

Только вот утешать запуганных женщин Габриэль никогда не умел. Поэтому лишь сказал со вздохом:

— Я понимаю, что увиденное Рихо, вряд ли было приятным для тебя. Но сейчас это осталось в прошлом. И можешь быть уверена в том, что попусту болтать о своём сне Рихо не станет.

— Я… Мне так стыдно, ваше высокопреосвященство, — голос Эулалии сделался ещё тише. — Господин Агилар… и вы… Вы теперь знаете, какая я грязная… Недостойная! — она всё-таки расплакалась, закрыв лицо узкими ладонями. Но плакала не в голос, а почти беззвучно, только пару раз с её губ срывались тихие всхлипы.

Чародейка из рода эдетанских аристократов нисколько не была похожа на ту, другую, которую Габриэль любил и не сумел защитить. Но почему-то её облик всё чаще будил в нём воспоминания о Шайле. А вместе с ними — неуместную жалость к той, которая для него должна была оставаться лишь полезным Церкви орудием.

Орудие нельзя беречь в ущерб важным целям. Но кто сказал что с ним нужно обращаться небрежно, особенно если оно представляет немалую ценность?.. Утешив себя тем, что руководствуется именно этими рассуждениями, Габриэль сказал:

— Недостойной?.. Но с чего бы той, что предана Церкви, считать себя таковой? Думаешь, офицерам и рядовым Гончих не случается оказываться в плену и терпеть… издевательства? Такие вещи делают недостойным только того, кто их совершает.

Габриэлю совсем не нравилось то, какие банальности он изрекает с умным видом. Но, кажется, до Эулалии ему всё-таки удалось достучаться. Во всяком случае, теперь она смотрела на него с любопытством, а не с обречённостью затравленного зверька.

— Как вы можете сравнивать меня и воинов Церкви?.. — с изумлением спросила она. — Я…

— Ты такой же человек, как и любой из них.

«И хотел бы я дожить до того дня, когда церковные иерархи признают это. Но раз уж не доживу, то хотя бы постараюсь его приблизить».

— Даже Двое были всего лишь людьми, — это было истиной, пусть и звучало сейчас с каким-то еретическим оттенком. Но Габриэль уже привык пользоваться теми привилегиями, которые давал ему высокий сан — будь то возможность спасти друга от костра или широко трактовать законы Церкви. — А о магии в священных текстах и вовсе не сказано ничего конкретного. Я думаю, вопрос лишь в том, для чего её использовать. Когда-нибудь в Тирре поймут свою неправоту по отношению к чародеям. И попросят у них прощения, — вот последнее — уже откровенная ересь. Только Габриэль ничуть не жалел о сказанном, видя каким огнём вспыхнули глаза Эулалии.