Гадюка на бархате (СИ)

Вот только Рихо всё равно было очень странно сидеть на узкой койке в маленьком помещении с серыми стенами. И понимать, что единственное дело, которое он в последнее время считал важным в жизни, сделано. А что ждёт его самого дальше — абсолютно неясно. Впрочем, последнее Рихо не слишком-то волновало.

Да и в целом его до сих пор не отпустило то опутывавшее мысли липкой паутиной безразличие, которое он ощущал ещё стоя возле пленённого Карла Вельфа. Разве что теперь к этому ощущению примешивалось чувство вины. За то, что сорвался тогда, с убийством, вёл себя как безумец, а не как вершитель правосудия. И, ещё в большей степени — за то, что не смог остановить Эулалию.

— Я рад, что Янсен выжил, — нарушив повисшую до этого на пару минут тишину, сказал Рихо Алиме, которая пришла его навестить и сидела на шатком табурете, аккуратно сложив руки на коленях. — И что Мейер попадёт-таки под церковный суд. Ей точно не избежать казни.

— О да, — улыбка Алимы выглядела непривычно жёсткой. — Она её заслужила, во имя Беспощадного!.. Но Янсен всё-таки порядочный изувер — отрубить чародейке руки!.. Правда, не могу сказать, что мне жаль Мейер.

— Он полезен. И в Обители его сумеют приструнить, не сомневайся… А что вообще творится в городе?

— Может, и не хаос, но точно его преддверие. Все уже знают, что пожар во дворце был магическим. Если бы наши… Гончие не взяли Академию под охрану, её бы уже точно начала громить толпа.

— И чародеи точно бы не стали сидеть сложа руки. Вышла бы бойня… Штайн — молодец.

— Он получил на этот счёт приказ из Тирры. Поддерживать порядок и не допускать убийств магов.

— Значит, у нового понтифика тоже есть толковые люди среди приближённых. Габриэль… — Рихо поморщился, чувствуя, как от сорвавшегося с языка имени перехватило горло и резануло где-то внутри — гораздо хуже и тошнотворней, чем от ран. — Габриэль говорил мне как-то по секрету, что в Тирре считают случившееся в Эдетанне большим провалом. Никому не нужно повторение расправ над чародеями.

— Послушай, — его собеседница поняла глаза, и Рихо на мгновение испугался, что увидит в них жалость. Но заметил только тревожную сосредоточенность. — Рихо, я как раз и хочу поговорить с тобой об этом. Габриэля больше нет. Некому защитить нас… И, в особенности — тебя, ото всех этих игр, что ведутся у вас в верхах. А после того, как ты сдался, признавшись в убийстве императора, ты стал очень многим… Поперёк горла.

— Вроде и казнить стыдно, и награждать опасно? — усмехнулся он.

— Да. И…

— И если б я тихо сдох, пока до Эрбурга не доехали Белые Псы, это было бы для некоторых очень удобно?..

— Рада, что ты всё понимаешь, — кивнула ему Алима. — Поэтому вот, возьми. И будь очень осторожен.

Она выложила на стол перед Рихо бахмийский кинжал со слегка искривлённым лезвием и оправленный в серебро невзрачный матово-голубой камешек на чёрном шнурке.

— Что это? — спросил Рихо, взяв украшение.

— Амулет. Реагирует на большинство ядов. Становится красным при соприкосновении. Проверяй всё, что ешь и пьёшь, хорошо?.. И постарайся не потерять его. Вещица редкая, второй такой я не достану.

Рихо хотел было привычно бросить, что при необходимости Алима всегда сможет снять своё сокровище с его трупа. Но прикусил язык, поняв — так шутить вряд ли теперь когда-нибудь захочется. И просто сказал:

— Хорошо. А что Эулалия?.. Ты была у неё?

— Была. Молчит, улыбается. Я спросила, не нужно ли ей чего — говорит, что нет. И что теперь счастлива.

— Это я виноват!.. Я должен был догадаться, что она задумала сжечь дворец!

— Как? Прочитать её мысли?! — сердито фыркнула Алима. — Перестань изматывать себя пустыми угрызениями, Рихо. Силы тебе ещё очень даже понадобятся.

***

Ортвина Штайна трудно было назвать излишне впечатлительным человеком. За долгие годы своей службы он на многое насмотрелся. В том числе и на разнообразные, частенько омерзительные, последствия чёрной магии.

Но глядя на то жалкое существо с блуждающим взглядом, в которое превратился Альбрехт Кертиц, Штайн едва удерживался от желания грязно выругаться. Останавливало его только присутствие подчиненных. Офицерам и рядовым не стоило видеть, что командир эрбургской Чёрной Крепости больше не в силах сохранять невозмутимость. И без того все они в последние дни были взвинчены и едва ли не доведены до предела.

— Луиза!.. — вновь с надрывом протянул бывший мидландский принц-консорт, так и продолжавшей сидеть на своей койке в одной из камер полузаброшенной подземной части тюрьмы. Там, где его, пожалуй, не нашли бы и через год, если бы не указания этой чокнутой поджигательницы, Осорио.

Штайн поморщился: брезгливо и жалостливо одновременно. Всё-таки лишавшую разума магию он особенно ненавидел — на то имелись давние и совсем не радостные причины.

— Так-то он смирный, — торопливо сказал один из сопроводивших Гончих к камере пленника тюремных служителей, взглянув на Альбрехта и тут же опасливо покосившись на Штайна. — О её величестве только всё время бредит. Она сюда приходила несколько раз… Баловалась с ним, — неуверенно закончил он.