Гадюка на бархате (СИ)

Тогда, в имении Фиеннов у Серебряных водопадов, весь мир вокруг будущего офицера Гончих был, наоборот, отчаянно ярким — изумрудная зелень лугов, чистейшие голубые воды местных озёр и снежные шапки Иррейских гор, которые было отлично видно из любой точки в окрестностях поместья.

А ещё — почти такие же светлые, как вечные снега на скалистых вершинах, волосы Лавинии — то щекочущие лицо Рихо, когда их прядями играл налетавший с озёр ветер, то разметавшиеся по его коленям, когда юная красавица удобно устраивала на них голову. И улыбка Габриэля — беспечная, а не ледяная, как теперь. Да, тогда они — все трое — были очень счастливы. И наивны, как младенцы, думая, что такое счастье может длиться долго.

Погружённый в воспоминания, Рихо не сразу понял, что к нему обращается кардинал, а когда заметил это, лицо Габриэля уже успело приобрести хорошо знакомое его порученцу ехидное выражение.

— Я, конечно, знаю, что чудесная эрбургская погода не способствует бодрости духа тех, кто привык к жизни в краях куда как более южных. Но, умоляю тебя, Рихо, не спать хотя бы на моей проповеди. Ибо это будет очень, очень дурной пример для остальных прихожан, — выдав эту тираду, Габриэль быстрым шагом вошёл в распахнутые двери собора.

***

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь перистые облака, весело блестели на поверхности луж, коих во дворе крестьянского дома хватало. Пегая вислоухая свинья с очень важным видом чесала свой щетинистый бок об угол сарая, а Гретхен сидела на ступеньках крыльца, размышляя о том, как же так вышло, что их с Альбрехтом побег, поначалу напоминавший прогулку в сельской местности, обернулся сущим кошмаром.

Теперь казалось, что всё началось со спора по поводу этого проклятого мага, Ислейва Ньяла. Тогда она всерьёз поругалась с мужем — хоть Гретхен и учили с малых лет, что мужчине, тем более законному супругу следует уступать в спорах, но на этот раз она никак не могла согласиться с Альбрехтом.

Гретхен всё-таки сообразила, где раньше слышала об Ислейве, и это её вовсе не обрадовало. Три года назад у всего Эрбурга на устах была только что отгремевшая война с Эдетанной. Прославляли героев сражений, оплакивали погибших, подсчитывали будущие выгоды от расширения колониальных владений… и, между делом, шептались о том, что не все эпизоды этой успешной для Мидланда кампании вошли в официальные донесения императору.

Даже в обществе придворных дам, окружавших Гретхен, между разговорами о свадьбах, детях, нарядах и нерадивости прислуги, то и дело вспыхивали осторожные беседы о том, что же происходило в Закатных Землях, и почему эдетанская сталь была отнюдь не самым страшным из того, с чем довелось столкнуться имперским солдатам. И пятнадцатилетняя наследница мидландского престола тоже украдкой прислушивалась к рассказам о таинственных силах, с которыми завоевателям пришлось встретиться на новом для них континенте.

Поначалу, слишком увлечённые присвоением богатств, на которые оказались щедры Закатные Земли, и соперничеством друг с другом, мидландцы и эдетанцы не особо принимали в расчёт местное население, казавшееся пришельцам из-за океана жалкими дикарями. Однако, когда чужаков встретили удары ташайской магии, тем пришлось начать воспринимать «примитивных» туземцев всерьёз.

Смертельные болезни; ядовитые змеи и хищники, атаковавшие захватчиков с упорством и слаженностью неприятельской армии; приступы безумия, во время которых солдаты с оружием в руках бросались на своих товарищей — всё это по милости ташайских жрецов обрушилось на захватчиков и на какой-то срок задержало вторжение.

Но было бы странно полагать, что колдовство, пусть даже самое тёмное и сильное, сможет по-настоящему устрашить выходцев с континента, где магические войны велись столетиями. Вместе с мидландскими и эдетанскими отрядами теперь в бой шли маги Света и церковники, быстро научившиеся давать почитателям змееголового бога достойный отпор. И даже чародеи Ковена, привлечённые возможностью изучить ташайское колдовство не меньше, чем блеском золота, приняли участие в захвате новых земель.

Только вот были среди магов и те, для кого искушение новыми знаниями оказалось слишком сильным — в стремлении постичь все тонкости доселе неведомой им ветви Искусства, они охотно переступали границы дозволенного Церковью и светскими властями. Одним из таких волшебников и оказался Ислейв Ньял.

Гретхен помнила, с каким брезгливым любопытством придворные рассказывали друг другу о скандале в кругу чародеев, за которым последовало изгнание Ислейва из Ковена. По фамилии мага тогда почему-то редко называли, предпочитая использовать его прозвище «Малахитовое Пламя», которое само по себе вызывало у наследницы престола жутковатые ассоциации.