Гадюка на бархате (СИ)

Глядя в глаза Лавелло, который тщетно пытался скрыть под угодливой маской ненависть к нему и всей его семье, Адриан не чувствовал ничего, кроме омерзения. Хотите славы моего сына, ваше преосвященство? Его исключительного положения? Интересно, вы хотите этого вместе со всеми теми смертями, что остались у него за спиной? С проклятием, от которого не нашлось средства во всех землях континента? Если так, то впору назвать вас безумно самоотверженным человеком, епископ!..

Даже спровадив Лавелло из своего дома, Адриан никак не мог вернуть себе душевное равновесие. Словно хищный зверь, всегда легко обходивший хитрые ловушки охотников, но вдруг угодивший в самую простую западню, властитель Фиорры мерил шагами комнату.

Многие решили, что Адриан возненавидел среднего сына, после того, как тот предпочёл путь воина Церкви своему месту в доме Фиеннов. И властитель Фиорры не препятствовал распространению таких слухов. Чем больше людей считало так, тем меньше была вероятность того, что его любовь к сыну кто-то сумеет использовать.

Сам же Адриан с пристальным вниманием следил за учёбой Габриэля в Обители Терновых Шипов, а потом — и его карьерой офицера Гончих. С гордостью узнавал о его успехах. И с трудом сохранял видимость спокойствия, слыша об очередной переделке, в которую тот влипал.

Жизнь самого властителя Фиорры сложно было назвать тихой и мирной, но и он не стоял у края пропасти так часто, как его сын. Там, где сталкивались большая политика, интересы высшего духовенства, чёрное колдовство и фанатизм еретиков, уцелеть частенько не удавалось даже лучшим из лучших. А Габриэль к тому же обладал удивительным «талантом» переходить дорогу как могущественным врагам, так и — что порой было даже более опасно — высокопоставленным церковникам.

Адриан не жалел денег, лести и угроз, вытаскивая Габриэля из неприятностей, о которых тот иногда и не успевал узнать. Но ни золото, ни влияние главы дома Фиеннов не смогли отвести от его сына некромантское проклятие. И эта мысль по-прежнему не давала Адриану покоя.

Погружённый в мрачные раздумья, он не сразу заметил, как в комнату лёгкой тенью проскользнула Джина, всё ещё в том же наряде, в котором позировала для портрета. Заметив её, Адриан постарался придать лицу беспечное выражение, но Джина слишком хорошо успела изучить своего любовника, чтобы это могло её обмануть:

— Этот человек чем-то тебя расстроил, мой господин? — мурлыкнула Джина, небрежно швырнув на столик свой миртовый венок и подойдя поближе к Адриану.

— Нет, — тот ласково провёл рукой по растрепавшимся кудрям Джины, но видно было, что мысли его блуждают где-то далеко. — Те, кто меня расстраивает, очень быстро отправляются к престолу Троих.

Последние слова звучали угрожающе, но Джину испугать было не так-то просто. Она ничего больше не сказала, лишь прижалась к плечу Адриана, так и оставшись стоять рядом, пока он не заключил её в объятия.

========== Глава 20. Честь и выгода ==========

О надвигающейся войне говорили, как о страшном испытании для Севера, а Карен Фалькенберг украдкой думала, что никогда ещё её недолгая простенькая жизнь не была такой насыщенной, как в последние недели.

Прежде дни Карен состояли из тех повседневных обязанностей, что должны были подготовить её к будущей роли хозяйки дома, разнообразясь лишь перепалками с братьями, беспрестанными материнскими наставлениями в области этикета, да редкими церковными праздниками, которые отмечались в замке её семьи пусть не слишком роскошно, зато весело и от души. Теперь же Карен ощущала себя участницей пусть и грозных, но увлекательных событий и её сердце трепетало отнюдь не от страха, а от смешанного с восторгом азарта.

Всё переменилось в суровом жилище её семьи — Соколиное Гнездо наполнилось новыми людьми, занимавшими не последнее место в имперской иерархии. В стенах замка строились планы и зарождались союзы, а из высоких окон то и дело вылетали магические птицы-вестники, неся знати Севера вести о том, что их повелительница и защитница имперских границ — её величество Гретхен — ныне сама нуждается в помощи и поддержке для начала борьбы с узурпатором.

И даже матушка Карен сделалась к ней как будто бы снисходительней. Сегодня утром Фрида Фалькенберг прогнала служанок и сама принялась неторопливо расчёсывать волосы дочери костяным гребнем юттской работы. Косы у Карен были действительно роскошные — рыжие слегка волнистые пряди плащом укрывали её до середины бёдер.

Старшая дочь семьи Фалькенбергов знала, что она красива — даже старого помутневшего зеркала в узкой серебряной оправе, которое стояло в родительской спальне Карен, хватало, чтобы понять это. Может, носик её и выглядел немного курносым, а рот — слишком маленьким, но серо-голубые омуты больших глаз казались поистине завораживающими. Если к этому добавить безупречную осанку, грациозные движения — Карен недаром обожала танцы — и нежный тон юного личика, то было неудивительно, что она притягивала множество взглядов в любом обществе, где бы ни появилась. И её мать не оставила этот факт без внимания.