Гадкий утёнок, или Повесть о первой любви

– Да я сдуру похвалился, что был чемпионом по боксу у себя на Севере, а она хотела, чтобы я ей доказал.

– Ну, доказал?

– Да ну, зачем мне в пьяную драку вмешиваться? Тем более что Оксанка не пострадала. А разнималыщиков и так полно было.

– А когда ты понял, что я студентка?

– Да Вовка в тот же вечер сказал. Знаешь, странно, что я за целый год тебя не заметил. Девчонок твоих заметил и запомнил, а тебя – нет.

– И я! Вовку помню, Бабая помню, да почти всех, кто приехал, помню, а тебя – нет.

– А ты с кем на лекциях сидишь?

– Да с девчонками и сижу!

– Странно, правда? – взмахнул Женька руками и выпустил Шурочкину ладонь. Ладонь сразу осиротела. Оказывается, прижилась уже она в Женькиной руке! Уже познакомилась с её теплом, с бугорками твёрдых мозолей, уже свыклась с ощущением надёжности и защиты.

Они дошли почти до конца улицы, деревянные мостки-тротуары закончились, и буквально сразу у края в жидкой грязи лежала огромная свинья. Под ровной чёрной коркой грязи едва угадывался её цвет: свинья была, скорее всего, розовая. По крайней мере, розовой оставались макушка, часть уха и кусочек расплывшейся в блаженной улыбке морды. Рыло свиньи лежало чуть ли не поперек натоптанной тропки.

– Во, кайфует, а! – позавидовал Женька и опять протянул Шурочке руку. – Держись, буду тебя через свинью переводить.

Они бочком-бочком, аккуратненько обошли щетинистый пятак – свинья приоткрыла глаза в белёсых ресницах и хрюкнула что-то вроде «осторожно, граждане, на лицо не наступите»! Но не сдвинулась ни на сантиметр. Обойдя свинью, Женька с Шурочкой дошли до края овражка. Здесь он был чуть шире канавы, а метров через пять справа разрастался вглубь и в ширину.

По ту сторону оврага вид открывался пасторальный. Зеленел просторный луг, за ним желтело поле. На лугу паслись рыжие пятнистые коровы, на поле – одинокий шустрый трактор.

– Там Мишка сегодня работает, – сказал Женька, – я с ним подружился. Классный парень. И отец у него классный. Пошли к нему!

Женька спрыгнул в овраг и поманил Шурочку: «Давай, не бойся». Шурочка прыгнула следом, и он подстраховал, придержал за плечи и даже как будто слегка прижал к груди. Нет, показалось. Женька уже отпустил Шурочку, вскарабкался на другой склон овражка и тянул оттуда руку – влезай!

– Ой, – ойкнула Шурочка, выбравшись наверх, – я вся в репьях, как Жучка!

Репьи, мелкие и цепкие, часто-часто расселись на Шурочкиных красных трикотажных штанах. Расставаться с ними репьи соглашались лишь по отдельности.

– Ну, ёлки-палки, это же мне на полчаса возни! А идти неприятно – колются! – пожаловалась она вслух.

Лукавила. Не так уж они её и донимали, эти колючки. Но очень уж повод был хорош повертеться перед Женькой, вытягивать ножку, выгибать спинку, рассматривая, что там у нее сзади прицепилось.

– Жень, сзади много налипло?

– Нет, ниже колен только. Давай, помогу.

Женька присел сбоку на корточки и начал выдергивать мелкие колючки, а Шурочка подставляла ногу, поставив её на носок и вытянув в струнку, как балерина. И чувствовала себя абсолютно счастливой.

Мишка-тракторист оказался высоким белобрысым парнем с простым лицом, на котором отражались все его эмоции. Радость от встречи с Женькой. Восхищение Шурочкой. Искренность, когда он позвал:

– Женька, мы сегодня баню топим. Хочешь, приходи. И девушку приводи.

– Пойдёшь? – спросил Женька на обратном пути к овражку. – Ты любишь париться?

– Не-а, у меня голова сразу болит. Хотя помыться надо.

– Ну и пойдем вечером, помоемся.

– В смысле? Вместе, что ли? Ты что? – оторопела Шурочка.

– Почему вместе? Я – с Мишкой, ты – с сестрой его. Пойдешь?

* * *

Баня у Мишки оказалась не такой, как у Лизаветы. У той была банька с маленьким предбанничком с лавкой и вбитыми в стену гвоздями для одежды и маленькая парная с печкой-каменкой, которая занимала чуть ли не половину пространства. Достаточно было плеснуть на пол ковш воды, чтобы она наполнилась паром. У Мишки же «баней» называлась довольно приличная избушка. Уж какой-нибудь Бабе Яге места поселиться вполне хватило бы! Предбанник был раза в полтора просторнее Лизаветиного и вкусно пах сухим березовым листом. Запах издавали развешанные на стене веники.

Сама парная – тёмные стены, полок в два этажа, массивная печь в углу – вместила бы человек пять желающих. А уж Шурочке и Алёнке, Мишкиной сестрёнке, и вовсе можно было бы в прятки играть.

Парни отправили их в баню первыми – мол, мойтесь по-быстрому, а уж потом мы. Шурочка и старалась по-быстрому – жарко было и темновато, тусклая лампочка у входа только и давала света, чтобы шайку с мочалкой разглядеть. Шайка – овальный оцинкованный тазик, мочалка – комок каких-то волокнистых лент, похожих на плоские стебли. Нет, в ванной лучше, – решила Шурочка, окатывая себя из шайки водой. Но пахло в бане здорово – теперь уже распаренным берёзовым листом. Это Алёнка замочила в тазу два березовых веника. Четырнадцатилетняя Алёнка говорила ей «вы», и от этого Шурочка чувствовала себя важной пожилой теткой.

– Шура, париться будете?

– Не, Алёна, не буду, у меня и так голова болит!

– А хотите, я вам спину потру?