«Здравствуйте, Лукерья Михайловна! Мне необходимо писать вашей дочери, но у меня вновь пытаются отобрать такое право. Я не знаю, сколько лет должно пройти, чтобы Галя посмотрела на меня другими глазами, но я знаю, что когда-нибудь это случится. Пусть в сорок, пусть в семьдесят, но она будет дружить со мной. Теперь моя жизнь этому посвящена, и я готов пройти все испытания, которые Галя мне уготовит. И эти испытания не только мои, но и её. Разве ей потом не будет стыдно за суды? Разве Христа не за то же судили? Она потом будет винить себя, а этого делать нельзя. Нельзя жить с чувством вины. Чувство вины разрушает. Необходимо прощать не только других, но и себя, а если она не умеет прощать, то, чтобы избавиться от чувства вины, ей придётся ужесточить своё сердце, сделать его бесчувственным и холодным. А разве счастье с холодным сердцем случается? Я хочу, чтобы она была счастлива, чтобы она никогда не испытывала чувства вины и сохранила своё сердце горячим. Когда мы дружили, Галя переживала, что мне будет больно, потому что она никогда не ответит мне, но я никогда и не требовал ответа. Я надеюсь только на дружбу. Меня судит гестапо, но даже там считают мои ухаживания безобидными – так пишут в актах дела. Галя никогда не лицемерит и не льстит, она честная и прямая, и лишь иногда, непонятно зачем говорит неправду. Ложь во благо – так она это называет, но это её никак не портит. Почему я должен отказаться от неё?