Галинословие

Так как на основании одних и тех же обвинений в прошлом году меня судили и по гражданскому, и по уголовному кодексам, я напряжённо ждал обвинений теперь уже из уголовного суда. Статья за преследование есть в обоих кодексах, поэтому по ней судят дважды. Чтобы не опускались руки, я старался пребывать в состоянии благодарности за всё происходящее со мной. Для достижения чувства искренней благодарности необходимо увидеть в происходящем что-то хорошее. Например, без новых обвинений мне было не узнать, что мои письма до Лукерьи Михайловны доходят. А вот расхожее утверждение о том, что то, что человека не ломает, делает его сильней, не подтверждалось и тянуло вниз. Если такое утешение и являлось руководством для плавания по жизни, то уж не для плавания на поверхности, а только в глубине, где солнца и лёгкости гораздо меньше. Между жизнью и выживанием огромная разница, и Галя плыла по жизни как гусыня, готовая в любую минуту взлететь, я же держался на плаву, чтобы не утонуть. Лучше быть молодым и глупым, чем мудрым и старым. Мудрость и есть старость. Спутник Гале нужен не только сильный – прежде всего ей нужен молодой. От осознания простых вещей мои обращения к Галиной маме становились похожи на жалобы:

«Лукерья Михайловна, разве у человека появится своя любовь, если он чужую втаптывает? У Гали уже есть любовь – моя к ней, и если она её уничтожит, то не сможет сама полюбить. Вы думаете Христа приговорил Понтий Пилат? Нет – Койский суд! Евангельские события не в прошлом, они сейчас, они происходят с нами. И вы, и я, и Галя – участники Евангельских событий!»

Исповедь

– Тюрьма ни в коей мере не умаляет человеческого достоинства, и на моём мнении о тебе она никак не отразится. А вот то, что ты себя со Христом сравниваешь, весьма печально! – отчитал меня отец Иоанн.

Слова его показались мне настолько обидны, что я решил больше у него не исповедаться. Заводить с ним речь о Гале стало негласным табу, а Галя присутствовала во всех моих делах, и обойти её на исповеди не представлялось возможным.

– Я и на дружбу согласен, и малым буду доволен! – пытался я объяснить священнику всю безобидность своего ухаживания за ней.

– А если она влюбится и замуж захочет? – вопрошал священник.

«Ага, как же!» – возмущался я неосведомлённости настоятеля и сдержанно отвечал:

– Тогда женюсь. Я же люблю.

– Вот видишь? Ты сам себе противоречишь!

Поповская логика выводила меня из себя, ведь именно он себе противоречил. Поп строил вопрошающему логические ловушки и сам же в них попадал. Логика отца Иоанна была шита белыми нитками, вся его невнимательность была видна насквозь. Не наставление, а софизм низкой пробы. В иронии я священника не уличал, но чувствовал всю неискренность разговора и участвовать в исповеди больше не хотел:

– Где здесь противоречие? Захочет Галя замуж, я возьму её. Не захочет, буду просто другом. Это даже унизительно обсуждать. Всё выйдет так, как она захочет.

– Другом? А телесные желания, а если ты не воздержишься и сорвёшься? – засыпал наводящими вопросами священник.

– Мне лучше знать свои границы! – еле сдерживал я негодование: – Каюсь, что нарушал рождественский пост.

Неискренность настоятеля выводила меня из себя. Да, что поп о себе возомнил? Какое ему дело? Он не игумен, а я не монах. Сто раз зарекался не делиться на исповеди сокровенным. Мне, живущему в воздержании, нужно оправдываться перед женатыми и многодетными попами? И отец Григорий в этом вопросе ничем не отличался от отца Иоанна. Он меня тоже однажды ошарашил – предложил регулярно посещать бывшую жену для удовлетворения физических потребностей. Даже если он таким образом пытался воссоединить семью, то выглядело это совершенно низко. Человек не скотина, чтобы такое ему советовать, и семья не на постели держится. Против этих застревающих в памяти советов возмущалась вся человеческая натура. За всеми красивыми увещеваниями попы видели в человеке животное – священники не тянули меня из могилы, а заколачивали в гроб. Поповская отповедь бросала тень на мою любовь, и вообще на способность любить бросалась тень. К той, кого любишь, подобными помыслами не прикасаешься, и это не связанно с какими-то правилами и наставлениями. В десятом классе я жил глазами учительницы начальных классов, теперь живу Галей. Зачем же мне пятнать её светлый образ животной страстью, зачем слушать яд из чужих уст?