Галоши против мокроступов. О русских и нерусских словах в нашей речи

Эти слова, прежде используемые очень ограниченным кругом, быстро становились «народным достоянием».

Селищев рассказывает:

«В последние годы это слово («гегемон» – Е. П.) широко распространилось в коммунистической среде. На устах оно и у деревенских комсомольцев. «Ну, долго ли, коротко ли, приходит дело к собранию ячейки. И на собрании на том встает дорогой наш товарищ Никанор Кудыкин и говорит свое веское слово: „Довольно, товарищи, будет. Попропагандили у попа под крыльцом, погуляли в свое удовольствие и хватит. Кончай!“ – „Как такое, – кричим, – кончай? Не ты ли первый насчет пропаганды наворачивал, не ты ли, гад, всему делу голова?!“ – „Верно, – говорит, – не отрекаюсь, а только, что было, то прошло. Теперь наша задача на другой фронт поворачивается. Наше дело теперь авторитет поднимать при помощи практической работы. Потому, – говорит, – знаете, мы кем являемся?“ – «Знаем, – кричим, – мы есть комсомольцы!„– „Нет, братва, подымай выше; мы не только комсомольцы, мы есть гегемон революции – вот мы кто такие“» («Красная Правда» № 162. 1925)».

Новое значение приобрело слово «элемент»[277]. В газетах писали: «Уже теперь есть опасность дискредитации этими худшими элементами госаппарата самой идеи рационализации» («Правда» № 289. 1925).

Не обходилось и без смешных казусов. Маяковский писал:

О «фиасках»[278], «апогеях»[279] и других неведомых вещах[280]